"Подземелья Редборна" - читать интересную книгу автора (Доннел Тим)

ГЛАВА 9

Посмотри, моя прекрасная герцогиня, сколько в этот раз собралось рыцарей! Уже несколько лет, с тех пор как нас посетил король, Турнир не привлекал столько желающих! Поистине этот год во всем изобилен — и в плодах земных, и в храбрости!

— Да, герцог, сейчас все, кто верен тебе и достаточно силен для поединка, стоят на ристалище!

Слова герцогини таили насмешку и намек, но герцог не понял ни того, ни другого.

— Я и сам так думаю, дорогая! Ведь даже Ферндин, весельчак Ферндин захотел принять участие! Ах, Лавиния, до чего он умен! Когда он мне что-то советует, я убеждаюсь, что это — единственно правильный путь для действия. Не то что старина Дисс: тот всегда заставлял меня самого искать решение, а потом не оставлял от него камня на камне! Тоже мне советник! Ну, да мир праху его… Ферндин надеется, что Митра поможет ему одержать победу, и тогда, дорогая, он сможет занять место бедняги Дисса!

— О, Пресветлый Митра! Я так и думала, что он именно этого добивается! — Лицо герцогини от гнева вспыхнуло густым румянцем, глаза потемнели. — Оргельд, неужели ты так слеп и ничего не видишь?! Эти люди собрались на Ристалище, чтобы не допустить к власти недостойного, чтобы спасти Бергхейм и тебя!

Герцог досадливо отмахнулся от нее, как от назойливой мухи:

— Ты умна, Лавиния, очень умна, но все же ум у тебя женский! Ты, как любая женщина, пугаешься теней и видишь призраки несуществующей угрозы! В последний раз тебе говорю — оставь Ферндина в покое, или я рассержусь! Не мешай мне смотреть Турнир, не отвлекай глупыми подозрениями!

Герцогиня невидящим взором смотрела на толпу перед собой и кусала губы, чтобы удержать готовые сорваться гневные слова. Но тут раздался громовой рык Неподкупного Гордиона, от которого молодая женщина невольно вздрогнула. И снова перед ней возникло Ристалище, жрецы в белоснежных одеждах, сверкающий грозной сталью ряд бойцов.

— Конан, родом из Киммерии! Знак Птицы!

Герцогиня рассеянно посмотрела на воина, поднимавшегося с колена, чтобы вскочить на коня, и почувствовала, как теплая рука сжала на мгновение затрепетавшее сердце и тут же отпустила. Конечно, она узнала его! Это был тот самый гигант с сияющими голубыми глазами, который смутил ее вчера на площади восхищенным взглядом. И еще какое-то неясное воспоминание примешивалось к этому. Невольно Лавиния взглянула на ладонь, и из переплетения линий на нее глянуло лицо. Да, это было то же лицо, которое мелькнуло тогда, у колдуньи! И скрещенные мечи! Значит, здесь, на Турнире, решается судьба герцогства! И она, уже не обращая внимания на герцога, продолжавшего что-то говорить, впилась глазами в могучего рыцаря.

Между тем бойцы один за другим выезжали на середину поля и, преклоняя колено перед Верховным Жрецом, приносили клятву Митре. Над Ристалищем то и дело возносился оглушительный рык Гордиона, слышный чуть ли не у городской стены:

— Благородный рыцарь, граф Маргус из Сатона! Знак Дождя!

— Благородный рыцарь, барон Рифсайн из Беркета! Знак Рыбы!

— Благородный рыцарь, граф Брайн из Мердифа! Знак Ветра!

Имя Брайна на какое-то мгновение привлекло внимание герцогини. Она скользнула равнодушным взглядом по ладной фигуре молодого рыцаря, глядевшего не на Верховного Жреца, а на нее, Лавинию, и, слегка ему улыбнулась. И снова взор ее устремился на черноволосого воина, пытаясь поймать ответный взгляд северянина. Конан! Так вот как его зовут! Из холодной варварской Киммерии! Он даже не смотрит в сторону герцогской ложи, видно, для него уже не существует ничего, кроме предстоящей битвы, и никакие мысли о женщинах не тревожат сейчас его душу.

Лавиния смотрела на могучего бойца и удивлялась внезапно возникшим ощущениям: ей казалось, что она всем своим существом сливается с гигантом киммерийцем, что это ее ноги сжимают крутые бока боевого коня, что это ее руки жаждут выхватить меч и опустить его на голову ненавистного врага. Никогда еще Турнир не волновал так сильно горячую кровь герцогини и не оставлял таким холодным сердце.

— Ферндин, родом из Заморы! Знак Змеи! — громогласно провозгласил Гордион и подставил чашу, принимая последнюю золотую пластинку. И никто, даже стоявшие совсем рядом служки, не заметили, как она перекочевала в рукав глашатая, а в другом рукаве уже давно лежала припрятанная пластинка со Знаком Птицы.

Вновь затрубили трубы, и герольды рассыпались вокруг всего Ристалища, собирали кошели и монеты, щедро посыпавшиеся со всех сторон.

— Щедрость и Изобилие! — громко провозглашали они, проезжая мимо оживленно переговаривающихся зрителей. — Щедрость и Изобилие! Победа достойнейшему! Слава и Почести!

Тем временем бойцы покинули Ристалище и в ожидании жеребьевки выстроились за воротами. Герцогские слуги проворно укрепили снятое на время церемонии ограждение, делившее Ристалище на четыре части. Сейчас Митра голосом Гордиона возвестит свою волю — первые четыре пары сражающихся.

Неподкупный Гордион, испытывая терпение замершей толпы, долго шарил рукой в чаше, наконец медленно извлек из нее блеснувшую на солнце золотую пластинку и огласил имя первого бойца:

— Знак Ветра! Благородный рыцарь, граф Брайн! — И передал пластинку служке.

Потом так же медленно опустил руку в чашу и снова стал звенеть пластинками. И вот в его руке сверкает знак противника юного Брайна:

— Знак Птицы! Конан из Киммерии!

Бойцы, не мешкая, надели поданные оруженосцами шлемы, подхватили щиты и заняли место у ворот. Вот и вторая пара встала за ними, следом третья и четвертая.

Толпа, заглушая рев труб, завопила, радостно приветствуя первых бойцов. Герольды торжественно проводили каждую пару на место, и бойцы, повернув коней в сторону герцогской ложи, замерли в ожидании знака.

Герцог Оргельд, забыв про тоску и скуку, которые так мучили его в последнее время, заставив оставить привычные развлечения, горящими глазами смотрел на всадников в блестящих доспехах. Встав с кресла, он кивнул герольду, замершему рядом с ложей. Тот громко воскликнул:

— Разъезжайтесь! — И затрубил.

Рыцари повернули коней и разъехались в противоположные концы своих площадок.

Рука герцога с зажатым в ней красным кожаным мячом на несколько мгновений замерла в воздухе — и вот уже мяч падает вниз, сопровождаемый резким вскриком труб. И тут же поле битвы огласилось ржанием коней и звоном стали. Рыцари бились, изумляя зрителей проворством и ловкостью, на первых порах не нанося друг другу мощных, решающих ударов, а как бы прощупывая слабые места противника.

Но спустя некоторое время внимание толпы, гостей, придворных, а также герцога и герцогини было приковано лишь к одной сражающейся паре — к гиганту киммерийцу и худощавому ловкому Брайну. Все помнили, что в прошлом году юноша одержал блестящую победу, не убив ни одного из своих соперников. И на этот раз горожане желали удачи ему, молодому красавцу, верному слуге герцога Оргельда. Но противник ему попался нешуточный — здесь, в Немедии, как и повсюду в Хайбории, были наслышаны о бесстрашии и силе киммерийских воинов, которым нипочем ни ледяные демоны, ни огненные драконы. И вот теперь судьба забросила в их маленькое герцогство одного из таких искателей приключений. Кто таков этот варвар с покрытым шрамами лицом? Вдруг этот пришелец окажется еще похлеще проклятого Ферндина?! И вдруг он, чего доброго, одержит победу!

На трех площадках поединки закончились довольно быстро — бойцы, получив небольшие раны, благородно признали себя побежденными. В последние годы подобное повторялось довольно часто и приветствовалось как жрецами Митры, так и самим герцогом: ни к чему было терять верных вассалов.

Но бой на четвертом поле, приковавший к себе внимание всех зрителей, обещал быть долгим. Оба противника, похоже, старались продемонстрировать все свое умение, нападая и искусно обороняясь.

Конан сразу узнал своего соперника: это был тот самый юноша, который испытывал мечи во дворе у мастера Кларса. Еще тогда киммериец оценил ловкость и быстроту удара молодого рыцаря, а сейчас ему самому приходилось отражать молниеносные атаки Брайна. Но для северянина, прошедшего суровый путь бесчисленных схваток, где честный бой легко мог оказаться губительной роскошью, для него, опытного воина, даже за короткое время поединка открылась не одна возможность поразить мощным ударом шустрого мальчишку. Краем глаза Конан видел, чем закончились сражения на соседних полях, да и юноша этот, горячий и отчаянно смелый, нравился ему с каждым мгновением все больше и больше. Нет, надо еще поиграть с ним, пусть покажет все, на что способен, а там… Конан уже знал, как закончит поединок.

Мечи со звоном сшибались, высекая искры, разгоряченные кони вставали на дыбы, а поединок все не кончался. Народ, вначале с недоверием смотревший на киммерийца, ожидая от него грубого боя и бесчестных приемов, постепенно принял его сторону. Жители Мэноры, искушенные ценители рыцарских боев, прекрасно видели все возможности, которыми этот огромный варвар не пожелал воспользоваться. И вскоре крики, подбадривавшие Брайна, сменились восторженными воплями:

— Конан, руби! Смелее, киммериец! Слава и Победа! Хей, хей!

Герцог сидел в высоком кресле как на иголках, привставал, перегибался через барьер, негромко вскрикивал:

— Какой удар! Митра, ну и боец! Давай, киммериец! Руби!

Лавиния не сводила с Конана восхищенных глаз, уверенная в его победе, и шевелила губами, беззвучно повторяя имя варвара.

Всадники, распаленные затянувшимся боем, разъехались по углам площадки для новой атаки. Конан сильно пришпорил своего жеребца и, как на кровного врага, бросился на молодого рыцаря. Сокрушительный удар меча северянина обрушился на щит соперника так, что лопнула стальная обшивка. Широкая грудь вороного, направляемого умелой рукой киммерийца, врезалась в бок развернувшейся лошади Брайна — и конь, и всадник рухнули на землю.

Рыцарь не успел освободиться от стремян, и конь, падая, придавил юноше ногу. Конану оставалось занести меч и нанести последний удар, ведь противник не просил пощады, не признавал себя побежденным. Но вместо этого он спешился и хладнокровно ждал, пока Брайн встанет на ноги. Толпа вокруг Ристалища взорвалась криком:

— Конан! Конан победитель! Победа Конану! Хей, хей!

Брайн, шатаясь, поднялся на ноги и, прихрамывая, сделал несколько шагов навстречу киммерийцу. Нестерпимая боль застилала глаза юноши багровыми кругами, но он, не дрогнув, ожидал последнего удара. Противник почему-то медлил, и Брайн, усилием воли превозмогая боль, посмотрел на него. Конан стоял перед ним, опустив меч на песок, и спокойно глядел на юношу. Не в силах поднять меч для удара, Брайн, скрипнув зубами от ярости и позора, швырнул клинок к ногам киммерийца, признав этим свое поражение. Не глядя в сторону герцогской ложи, он с трудом, опираясь на плечо подоспевшего оруженосца, пошел к Воротам Побежденных.

Конан, легко вскочив в седло, поднял вороного на дыбы и под восторженные крики покинул Ристалище.

Гордион снова выступил вперед, выкликая имена следующих участников турнира. Народ вопил, подбадривая рыцарей, но ни один бой не вызывал уже такого взрыва страстей. Герцог и герцогиня негромко переговаривались, обсуждая удачи и промахи сражающихся. Победители покидали Ристалище, провожаемые приветственными криками, побежденных уносили или они сами, склонив головы, выходили за ограду через Ворота Побежденных.

Каждый раз, когда Гордион начинал выкрикивать имена рыцарей, у Лавинии внутри все сжималось в комок, а герцог Оргельд нетерпеливо постукивал рукой по барьеру. Но на Ристалище выходили все новые пары рыцарей, а Ферндин все стоял за воротами, глядя на сражающихся холодными глазами.

Осталось шестеро бойцов, из которых составятся последние три пары. Зрители, возбужденные поединками, громко переговаривались, гадая, кто из оставшихся рыцарей сразится с ненавистным Ферндином. Но все сколько-нибудь стоящие воины уже покинули ристалище, и, как нарочно, возможным противником для любимца герцога мог стать либо совсем молодой воин, либо убеленный сединами рыцарь.

Перекрывая гомон толпы, над Ристалищем разнесся голос Гордиона, возвестившего:

— Знак Рыбы! Благородный рыцарь, барон Рифсайн!

— Знак Змеи! Ферндин, родом из Заморы! Толпа недовольно гудела, и Гордиону пришлось напрячь глотку, чтобы объявить две последние пары.

Барон Рифсайн, когда-то лихой боец, гроза турниров, один из ближайших к герцогу людей, был единственным, кто радовался результатам жеребьевки: только для того, чтобы иметь возможность, скрестив мечи, избавить герцогство от опасного пришельца, сел он на коня, забыв про годы. Торжествующая улыбка топорщила седые усы, когда барон надевал поданный оруженосцем шлем, и старик не заметил взгляда, полного ненависти и презрения, который бросил на него стоявший неподалеку Ферндин.

Завыли трубы, рыцари заняли места на своих полях и замерли, ожидая сигнала к началу поединка; герцог, сжимая в руке красный мяч, медлил, словно испытывая терпение зрителей, но вот рука разжалась, мяч упал на песок, и трубы коротко протрубили боевой сигнал.

И опять, как в начале турнира, все глаза смотрели лишь на одну пару рыцарей — на барона Рифсайна, бросившегося в бой со всей силой накопившейся ярости, и Ферндина, невольно попятившегося в угол от его бешеной атаки.

Герцогиня радостно вскрикнула: ей показалось, что еще немного — и Ферндин будет повержен, не выдержав могучих ударов старого Рифсайна. Герцог в порыве досады стукнул кулаком по барьеру и потребовал кубок вина. Но, когда слуга поднес ему полный кубок, герцог уже видел только сражающихся, забыв обо всем на свете.

Ферндин, в первое мгновение показавшийся таким неуклюжим, вдруг, с неожиданной легкостью орудуя тяжелым мечом, отразил натиск барона и, горяча коня, сам кинулся в атаку. Теперь уже он наносил барону сокрушительные удары, и старик только успевал обороняться. Но вот барон ловко уклонился от удара, и меч Ферндина, занесенный над головой рыцаря, лишь скользнул, звеня, по щиту. С торжествующим криком барон Рифсайн опустил меч на врага — казалось, удар, такой мощи способен сокрушить любого противника. Зрители, ожидая, что Ферндин, обливаясь кровью, рухнет на песок, восторженно завопили. Но случилось неожиданное: клинок зазвенел, будто наткнувшись на камень, а перед растерянным бароном, вложившим все силы в решающий удар, сверкнуло лезвие врага. Это было последнее, что увидел старый барон: через мгновение Рифсайн уже медленно оседал на песок с разрубленным черепом.

Со всех сторон раздавался свист, неслись проклятия, толпа бесновалась, готовая в щепки разнести ограду. Герольдам стоило немалого труда утихомирить народ. Поединки на соседних полях закончились тихо и незаметно, бойцы поспешно покинули Ристалище, и на песок, обагренный кровью, вышел Верховный Жрец. Гордион стоял немного позади, готовый подхватить негромкие слова Жреца и швырнуть их, подобно ядрам аркбалисты, на головы бушующей толпы. И вот зашевелились бледные губы служителя Митры, а над Ристалищем оглушительно пронесся голос глашатая:

— Бой велся честно! Победитель — Ферндин из Заморы! Такова воля Митры! Состязание продолжается!

Пятнадцать рыцарей выстроились у Ворот Победителей, ожидая жеребьевки. Их оказалось нечетное количество, и это означало, что последний боец, оставшийся без противника, будет сражаться с Рыцарем Митры — одним из служителей Храма. Рыцарь Митры, даже победив в поединке, не имел права на награду: он мог участвовать в следующем бою только как недостающий соперник. И если из двоих оставшихся рыцарей один был служителем Храма, то победа присуждалась второму и на следующий день поединок не проводился.

Неподкупный Гордион, глядя выпуклыми глазами куда-то вдаль, поверх голов волнующейся толпы, вновь подошел с чашей к одному из служителей Митры и стал брать из его рук золотые пластинки, зычно выкрикивая знаки и имена. И снова две из них неуловимым движением перекочевали в длинные, расшитые блестящим шелком рукава праздничного одеяния глашатая. Золотые пластинки звенели в чаше, а Гордион, медленно перебирая их, все так же невозмутимо смотрел вдаль неподвижным взглядом, приводя в восторг зрителей.

Кто-кто, а уж он-то хорошо знал, как быстро толпа меняет настроение, как мгновенно люди переходят от бешеной ярости, которую, кажется, ничто не может укротить, к радостному ожиданию еще не закончившегося зрелища. Гордион, чувствуя себя в этот момент тишины единственным властителем пестрого моря голов и тысяч устремленных на него напряженных глаз, испытывал одновременно торжество и презрение. Простаки! Всеми собравшимися здесь движет лишь одно-единственное чувство, уподобляя взрослых и серьезных людей неразумным детям. Любопытство — вот что приводит их сюда, оставляет то бешено биться, то замирать сердца. И он, Гордион, благостью Митры наделенный чудесным голосом и, как никто другой, умевший проводить жеребьевки, с легкостью играл на этой слабости человеческой.

Негромко позвякивали пластинки в серебряной чаше, но на Ристалище стало так тихо, что даже те, кто стоял в задних рядах, слышали этот волнующий звон. Наконец рука Гордиона стала медленно подниматься, и первая пластинка блеснула в его пальцах.

Наслаждаясь тишиной, беззвучно пульсирующей ударами множества сердец, Гордион опустил глаза на пластинку, немного помолчал, шевеля губами, и наконец взревел, вспугнув осмелевшую стаю ворон и заставив вздрогнуть многотысячную толпу:

— Знак Дерева! Благородный рыцарь, барон Фростус из Хаторы!

Герцогиня, сжав руки и стараясь не смотреть в сторону рыцарей, прислушивалась к выкрикам Гордиона. Герцог, потрясенный не столько гибелью барона Рифсайна, сколько бешеной вспышкой ярости горожан, шептал, кусая губы:

— Я же его предупреждал! Клянусь Митрой, еще одна такая победа — и толпа разнесет все барьеры! Нет, этого нельзя допустить! Эй, мальчик, поди сюда!

Паж подошел и склонился в поклоне, ожидая приказаний. Герцог велел ему приблизиться и что-то прошептал на ухо, нетерпеливо махнув рукой в сторону рыцарей.

— Быстрее, слышишь?! Быстрее!

Не чуя под собой ног, паж сбежал со ступеней и, стараясь не привлекать к себе внимания, что есть духу помчался к Воротам Победителей. Но все равно опоздал — над толпой загремел могучий голос Гордиона:

— Знак Змеи! Ферндин из Заморы!

Под торжественное пение труб четыре пары бойцов выехали на Ристалище и остановились. Герцогиня подняла голову и встретилась с торжествующим взглядом Ферндина. Похоже, он и на этот раз был уверен в победе! Губы Лавинии сложились в презрительную улыбку, и она перевела глаза на соперника ненавистного выскочки. Мальчишка, совсем мальчишка! Юный рыцарь, недавно представленный ко двору! Это его первый турнир, и как же он горд своей недавней победой! Митра, неужели и он погибнет так же, как старый барон?! Молодая женщина невольно зажмурилась и потрясла головой, отгоняя страшное видение.

Взревели трубы, возвещая начало поединка, и вновь над поляной раздались боевые кличи. Воины ринулись в атаку, сверкнули мечи — и внезапно все смолкло.

Лишь слабый стон умирающего юноши на мгновение нарушил тишину, Фростус упал грудью на шею коня, меч выпал из разжавшихся пальцев… И тут толпа вновь взорвалась негодующим криком.

Герцог, казалось, пришел в неменьшую ярость, чем его подданные. С его губ слетали гневные слова и проклятия, руки сжимались в кулаки, глаза метали молнии. Лавиния с радостным изумлением глядела на мужа: ей вдруг показалось, что Ферндин своими страшными победами сам вырыл себе яму и герцог теперь навсегда отвернется от своего прежнего любимца, но уже следующие слова герцога заставили похолодеть и сжаться ее сердце.

— Но каков боец! Не чета этим слюнтяям! Один удар — и противник мертв! Нет, я не буду осуждать Ферндина за эти победы! Такой воин стоит десятка тех, кто просит пощады! Что встали?! Продолжайте бой! — Последние слова герцог Бернхейма выкрикнул громко, так громко, что замершие на мгновение рыцари вновь бросились друг на друга.

Конан со своим противником, рослым рыцарем примерно одних с ним лет, снова скрестили мечи. Через несколько мгновений Конан, забыв про Ферндина, отдался бою, с удовольствием отражая атаки соперника. Это был не горячий Брайн, все время старавшийся застать киммерийца врасплох, — этот боец рубился, неутомимо опуская тяжелый, как молот, меч, словно каждый раз собираясь разрубить соперника надвое. Вскоре Конану надоело обмениваться тяжелыми ударами, от которых было много звона, но мало толка. Вонзив шипы на пятках в бока своего вороного, он стал кружить вокруг рыцаря, не давая тому возможности опустить меч. Вороной, с виду такой огромный и неповоротливый, был послушен легчайшему движению хозяйской руки, и вскоре противник Конана перестал соображать, куда опускать меч и откуда ждать удара.

Развернув своего коня, рыцарь все же размахнулся мечом, но опустить его не успел — варвар ловким приемом, позаимствованным у шемитов, мастеров на такие штучки, выбил клинок из руки соперника. Описав в воздухе крутую дугу, меч упал на песок неподалеку от герцогской ложи.

Противник киммерийца, открыв от неожиданности рот, переводил изумленный взгляд со своей пустой рукавицы на Конана и обратно. Зрители, только что заходившиеся яростными криками, теперь уже оглушительно хохотали, и перила трещали, на этот раз едва выдерживая восторженные хлопки горожан.

Лавиния сияющими глазами глядела на Конана, и он наконец, словно почувствовав спиной жар ее взгляда, повернул коня в сторону ложи правителя Берхейма. В это время его соперник, разразившись восхищенными проклятиями, послал оруженосца за мечом и покинул Ристалище, все еще изумленно разглядывая свою руку.

— Каков, каков, а?! Душа моя, посмотри на этого бойца — как он украсил наш Турнир! Мне кажется, что именно киммериец будет завтра соперником славного Ферндина! Вот это будет бой, хвала Митре! И знаешь, дорогая, сейчас я не могу даже решить, кто из них больше достоин победы… Пожалуй, все-таки Ферндин! У пего поистине государственный ум, а этот варвар…

Герцог Ольгерд продолжал еще что-то возбужденно говорить, вертя в руках кожаный шар, но Лавиния уже ничего не слышала. Ее глаза вели свой неслышный разговор с улыбающимися глазами киммерийца. В одно мгновение был задан извечный вопрос: «Да?»  — и получен извечный ответ: «Да!», и никакие другие слова оказались уже не нужны.

Чем кончились остальные два поединка — Лавиния не заметила: перед ней стоял лишь он, черноволосый гигант с суровым лицом и ласковыми зовущими глазами.

Гремели трубы, соревнуясь с глоткой Гордиона, выкрикивавшего имена последних пар, орали толпы зрителей, а Лавиния все грезила наяву. Но вот трубы взревели, возвещая начало поединка, и она, вздрогнув, посмотрела на Ристалище.

По песку гарцевали последние две пары, и, хвала Митре, Конан не бьется с Ферндином. Ей не хотелось, чтобы они сражались сегодня, она боялась того страшного, что вскоре выпадет ей на долю. Еще один день, пусть все решится завтра, а сейчас она будет смотреть, смотреть, смотреть на этого киммерийца…