"Артур Конан Дойль. Квадратный ящичек" - читать интересную книгу автора

маленький священник.
- Бомбардировка Парижа была именно таким массовым убийством, - ответил
Фленниген, - и тем не менее весь цивилизованный мир спокойно созерцал его,
заменив страшное слово "убийство" более благозвучным словом "война".
Немцам это массовое убийство казалось правым делом - почему же применение
динамита не может быть правым делом в глазах фениев?
- Во всяком случае, до сих пор они бахвалились впустую, - заметил
капитан.
- Прошу прощения, - возразил Фленниген, - но разве известно, что
вызвало гибель "Доттереля"? В Америке мне приходилось говорить с весьма
осведомленными лицами, которые утверждали, что на пароходе была спрятана в
угле адская машина.
- Это ложь, - ответил капитан. - На суде было доказано, что пароход
погиб от взрыва угольного газа. Но давайте говорить о чем-нибудь другом, а
то я боюсь, что дамы не смогут заснуть.
И разговор перешел на прежние темы.
Во время этой маленькой дискуссии Фленниген высказал свое мнение
учтиво, но с такой убежденностью, какой я от него не ожидал. Я невольно
восхищался человеком, который накануне решительного шага с таким
самообладанием говорил о предмете, столь близко его касавшемся. Как я уже
упоминал, он изрядно выпил, но хотя его бледные щеки окрасились легким
румянцем, он сохранял свою обычную сдержанность. Когда беседа перешла на
другие темы, он замолчал и погрузился в глубокую задумчивость.
Во мне боролись самые противоречивые чувства. Как поступить? Встать и
разоблачить их перед пассажирами и капитаном? Или попросить капитана
уделить мне несколько минут для разговора наедине у него в каюте и
рассказать ему все? Я уже почти решился на это, но тут на меня опять
напала робость. В конце концов могло же выйти недоразумение. Ведь Дик
слыхал все доказательства и все-таки мне не поверил. Будь что будет, решил
я. Странная беспечность овладела мною. Почему я должен помогать людям,
которые не хотят замечать грозящей им беды? Ведь капитан и его помощники
обязаны защищать нас, и вовсе не наше дело предупреждать их об опасности.
Я выпил два стакана вина и, пошатываясь, выбрался на палубу,
преисполненный решимости сохранить тайну в своем сердце.
Вечер выдался чудесный. Стоя у борта и облокотившись на поручни, я,
несмотря на свое волнение, наслаждался освежающим бризом. Далеко на
западе, на огненном фоне заката, черным пятнышком выделялся одинокий
парус. При виде этого зрелища меня охватила дрожь - оно было
величественно, но ужасно. Над грот-мачтой робко мерцала одинокая звезда, а
в воде при каждом ударе пароходного винта вспыхивали тысячи искорок. И
только широкая полоса дыма, тянувшаяся за нами, подобно черной ленте на
пурпурном занавесе, портила эту прекрасную картину. Трудно было поверить,
что величавое спокойствие, царившее в природе, мог нарушить один жалкий,
несчастный смертный.
В конце концов, подумал я, всматриваясь в голубую бездну, если случится
самое страшное, то лучше погибнуть здесь, чем агонизировать на больничной
койке на берегу. Какой ничтожной кажется человеческая жизнь перед лицом
великих сил природы! И все же эта философия не помешала мне вздрогнуть,
когда, обернувшись, я увидел и без труда опознал на другой стороне палубы
две мрачные фигуры. Я не мог слышать, о чем они оживленно разговаривали, и