"Артур Конан Дойль. Сильнее смерти" - читать интересную книгу автора

при встрече. Кончилось тем, что я проклял их вместе с их отвратительным,
прокопченным городишком и поспешил в свое северное поместье, где надеялся
обрести покой и подходящую обстановку для научных занятий и уединенных
размышлений. Перед отъездом я взял из своего капитала некоторую сумму
денег, и это позволило мне захватить с собой прекрасное собрание наиболее
современных философских трудов, а также инструменты, химикалии и другие
вещи, которые могли мне понадобиться в моем уединении.
Унаследованный мною участок представлял собой узкую, преимущественно
песчаную полосу, тянувшуюся на протяжении двух с лишним миль вдоль
побережья бухты Мэнси и Кейтнесса. На этом участке стоял ветхий дом из
серого камня, причем никто не мог мне сказать, когда и для чего он был
здесь построен. Я отремонтировал его и сделал вполне пригодным жилищем для
человека с такими неприхотливыми вкусами, как у меня. Одна из комнат
служила мне лабораторией, другая гостиной, а в третьей, находившейся под
самой крышей, я повесил гамак, в котором и спал. В доме было еще три
комнаты, но я пока не пользовался ими и отдал одну из них старухе, которая
вела мое хозяйство. На многие мили вокруг не было других людей, кроме двух
простых рыбацких семейств - Юнгов и Мак-Леодов, проживавших по ту сторону
мыса Фергус. Перед домом расстилалась огромная бухта, а позади него
возвышались два длинных обнаженных холма, над которыми в отдалении
виднелись другие повыше. Между холмами лежала узкая долина, и когда ветер
дул с суши, он проносился с унылым свистом, раскачивал ветви под окнами
моей мансарды и шептался с ними о чем-то грустном.
Я не люблю людей. Справедливости ради замечу, что они, по-моему, как
правило, не любят меня. Я ненавижу их подлое пресмыкательство, их
условности, их хитрости, их полуправды и неправды. Их обижает моя резкая
откровенность, мое равнодушие к их общественным установлениям, мой протест
против всякого рода насилия. Сидя в своем уединенном кабинете в Мэнси,
среди книг и химикалий, я мог оставаться - бездеятельный и счастливый - в
стороне от шумной толпы с ее политикой, изобретениями и болтовней.
Впрочем, не совсем бездеятельным: в своей маленькой норе я работал и
добился кое-каких успехов. У меня есть все основания считать, что
атомистическая теория Дальтона основана на недоразумении, и, кроме того, я
открыл, что ртуть не является элементом.
Весь день я был занят своими дистилляциями и анализами. Нередко я
забывал, что мне нужно поесть, и когда старая Медж в пять часов подавала
мне чай, я обнаруживал, что мой обед все еще стоит на столе нетронутым. По
ночам я читал Бэкона, Декарта, Спинозу, Канта - всех тех, кто пытался
постичь непознаваемое. Эти бесплодные отвлеченные мыслители, не добившиеся
никаких результатов, но щедрые на многосложные слова, напоминали мне
чудаков, которые в поисках золота обнаруживают только червей и с восторгом
выставляют их напоказ, как ценную находку, цель своих исканий. По временам
мною овладевало беспокойство, и я совершал переходы в тридцать - сорок
миль, без отдыха и еды. Когда я - худой, небритый, растрепанный - проходил
через деревни, матери поспешно выбегали на дорогу и уводили детей домой, а
крестьяне высыпали из кабаков, чтобы поглазеть на меня. По-моему, я
получил широкую известность, как "сумасшедший барин из Мэнси". Однако я
редко предпринимал такие походы, обычно довольствуясь прогулками по берегу
перед своим домом, и, сделав океан своим другом и наперсником, утешал
себя, покуривая крепкий черный табак.