"Артур Конан Дойль. Сильнее смерти" - читать интересную книгу автора

определить ее национальность. Проходя снова по берегу, я заметил, что в
трещине рифа застрял кусок дерева. Я добрался до него на лодке и перевез
на берег. Это был обломок ахтерштевеня шлюпки и на нем, или, точнее
говоря, на прикрепленном к нему куске дерева, виднелось слово
"Архангельск", написанное странными, своеобразными буквами. "Итак, - думал
я, не спеша возвращаясь домой, - эта бледная девица - русская. Достойная
подданная белого царя и столь же достойная обитательница берегов Белого
моря!" Мне показалось странным, что такая изящная девушка могла
предпринять столь длительное путешествие на таком хрупком суденышке.
Вернувшись домой, я несколько раз с различными интонациями произносил
слово "Архангельск", но она, видимо, не понимала меня.
Все утро я провел, запершись у себя в лаборатории, продолжая напряженно
работать над исследованием аллотропических форм углерода и серы. Когда я
вышел в полдень в столовую, чтобы поесть, я увидел, что она сидит у стола
с иголкой и ниткой и приводит в порядок свою просохшую одежду. Я был
возмущен ее присутствием, но не мог, разумеется, выгнать ее на берег,
чтобы она устраивалась там как ей угодно. Вскоре она дала мне возможность
познакомиться с еще одной чертой ее характера. Показав на себя, а затем на
место кораблекрушения, она подняла палец, спрашивая, как я понял, одна ли
она спаслась с затонувшего корабля. Я утвердительно кивнул головой. Она
встретила этот ответ восклицанием бурной радости, вскочила со стула,
подняла над головой платье, которое чинила, и, размахивая им в такт своим
движениям, легко, как перышко, начала-танцевать по комнате, а затем через
открытую дверь выпорхнула из дому. Кружась, она напевала своим тоненьким
голоском какую-то грубоватую, дикую песню, выражавшую ликование.
Я крикнул ей:
- Идите сюда, бесенок вы этакий, идите сюда и замолчите! - Но она
продолжала танцевать. Затем она подбежала ко мне и поцеловала мне руку,
прежде чем я успел отдернуть ее. Во время обеда, увидев на столе карандаш,
она схватила его, написала на клочке бумаги два слова: "Софья Рамузина" -
и показала на себя в знак того, что это ее имя. Она передала карандаш мне,
очевидно, ожидая, что я проявлю такую же общительность, но я попросту
положил его в карман, показывая тем самым, что не желаю иметь с ней ничего
общего.
С этого момента я начал жалеть о своем легкомыслии и поспешности, с
какой спас эту женщину. Что мне за дело до того, будет ли она жить, или
умрет? Я ведь не какой-нибудь пылкий юноша, чтобы совершать такие подвиги.
Мне приходится терпеть в доме Медж, но она стара и безобразна и на нее
можно не обращать внимания. А существо, спасенное мною, молодо и
жизнерадостно и создано для того, чтобы отвлекать человека от серьезных
дел. Куда бы мне ее отправить и что с ней делать? Если я сообщу о ней в
Уик, то ко мне явятся чиновники, начнут везде шарить, высматривать,
задавать вопросы, а мне претит даже мысль об этом. Нет, лучше уже терпеть
ее присутствие.
Вскоре выяснилось, что меня подкарауливали новые неприятности.
Положительно, не найти в этом мире места, где бы тебя не тревожили
представители неугомонной человеческой расы, к которой принадлежу и я. По
вечерам, когда солнце скрывалось за холмами и они погружались в мрачную
тень, а песок сиял золотом и море переливалось ослепительными красками, я
обычно отправлялся гулять по берегу. Иногда я брал с собой книгу. Так