"Артур Конан Дойл. Пастор ущелья Джекмана" - читать интересную книгу автора

своим хижинам. Когда остались самые спокойные представители публики, Хопкинс
встал, закрыл книгу, педантично отметив карандашом то место, где он
остановился, и слез с бочки.
- Завтра вечером, ребята, - тихим голосом объявил он, - я возобновлю
чтение с девятого стиха главы пятнадцатой Апокалипсиса, - и, не обращая
внимания на наши поздравления, удалился с видом человека, исполнившего свой
священный долг.
Обнаружилось, что слова его не были пустой угрозой. На следующий вечер,
едва только в питейном баре начала собираться толпа, он снова оказался на
бочке и с прежней решительностью принялся монотонно читать Библию,
запинаясь, проглатывая целые предложения, но, хотя и не без усилий, все же
пробираясь от одной главы к следующей. Смех, угрозы, насмешки - все
средства, за исключением прямого насилия, были использованы с целью
остановить его, но оказались одинаково безуспешными.
Вскорости мы заметили в его действиях определенную методу. Покуда
царила тишина или разговор сохранял невинный характер, Хопкинс молчал.
Стоило, однако, прозвучать одному-единственному богохульству, как чтение
Библии возобновлялось примерно на четверть часа. Затем он замолкал, но при
малейшей провокации в виде брани или божбы снова принимался читать. На
другой вечер он читал почти без перерывов, поскольку язык, которым
пользовалась другая сторона, был все еще весьма вольным, хотя уже и не в
такой степени, как накануне.
Свою кампанию Элайес Б. Хопкинс вел больше месяца. Так и сидел он
каждый божий вечер, держа раскрытую книжку на колене, и при малейшем внешнем
поводе - словно музыкальная шкатулка от прикосновения к пружинке - начинал
свою работу. Его монотонное бормотание стало невыносимым, избежать его можно
было, лишь согласившись соблюдать кодекс поведения, предложенный
новоявленным пастором. На хронических сквернословов общество стало смотреть
с осуждением, ибо наказание за их прегрешения падало на всех. В конце второй
недели чтец большей частью молчал, а к концу месяца его пост превратился в
синекуру.
Никогда прежде революция нравов не происходила так быстро и в такой
полноте. Свои принципы наш пастор проводил и в будничную жизнь. Можно было
видеть, как, услышав неосторожное слово, произнесенное в сердцах
каким-нибудь старателем, пастор с Библией в руках бросался к нарушителю и,
взгромоздившись на кучу красной глины, возвышающуюся над участком грешника,
монотонно бубнил от первой до последней буквы все генеалогическое древо из
начала Ветхого завета, причем делалось это с таким серьезным и внушительным
видом, словно указанный отрывок имел прямое отношение к данной ситуации.
Со временем ругательство стало у нас редкостью, пьянство тоже пошло на
убыль. Случайные путники, попадая транзитом в ущелье, диву давались: откуда
то благочестие, в котором мы пребывали? Слухи об этом доходили до самого
Балларата, порождая там различные кривотолки.
Некоторые черты, присущие Хопкинсу, как нельзя более способствовали
успеху миссии, которую он возложил на себя. Человек абсолютно безгрешный не
смог бы обрести необходимой для такой работы общей почвы с окружающими и
завоевать симпатии своей паствы. Узнав Элайеса Б. Хопкинса поближе, мы
обнаружили, что, несмотря на все благочестие, в нем нет-нет да и проглянет
закваска старого грешника, из чего следовало, что в прошлом пути нашего
пастора не всегда расходились со стезями порока. Он не был трезвенником.