"Виктор Конецкий. Сценаристы и режиссеры в море" - читать интересную книгу автора

психологами, -соавторство в сочинении сценария.
Если в титрах стоит одно имя сценариста, то - по техническим причинам.
Мы на равных сценаристы этого фильма.
Уже через неделю я люто ненавидел соавтора и режиссера. Кроме огромного
количества отвратительных черт его чудовищного характера он приобрел на
судне еще одну. Он, салага, никогда раньше не игравший в морского "козла", с
первой партии начал обыгрывать всех нас - старых, соленых морских волков!
Психологи придумали адскую штуку для того, чтобы выяснить
психологическую совместимость. Вас загоняют в душ, а рядом, в других
душевых - ваши друзья или враги. И вы должны мыться, а на вас льется то
кипяток, то ледяная вода - в зависимости от поведения соседа, ибо водяные
магистрали связаны.
Так вот, посади нас психологи в такой душ, я бы немедленно сварил
Георгия Николаевича Данелию, а он с наслаждением заморозил бы меня.
И это при том, что и он, и я считаем себя добрыми людьми! Почему мы так
считаем? Потому, что ни он, ни я не способны подвигнуть себя на каторгу
писательства или режиссерства, если не любим своих героев. У Гии, мне
кажется, нет ни одного Яго или Сальери. Его ненависть к серости, дурости,
несправедливости, мещанству так сильна, что он физически не сможет снимать
типов, воплощающих эти качества.
Гия начинал в кино с судьбы маленького человеческого детеныша, которого
звали Сережей. И в этом большой смысл. Полезно начать с детской чистоты и со
светлой улыбки, которая возникает на взрослых физиономиях, когда мы видим
детские проделки. Знаете, самый закоренелый ненавистник детского шума,
нелогичности, неосознанной жестокости - вдруг улыбается, увидев в сквере
беззащитных в слабости, но лукавых человеческих детенышей.
При всей сатирической злости в Данелии есть отчетливое понимание того,
что сделать маленькое добро куда труднее, нежели большое зло, ибо миллионы
поводов и причин подбрасывает нам мир для оправдания дурных поступков.
Когда я писал о боцмане Росомахе, то любил его и давно отпустил ему
любые прошлые грехи.
Когда Гия решил делать фильм по рассказу, перед ним встала
необходимость полюбить боцмана с не меньшей силой. Но поводы и причины любви
у меня и у Гии были разные, так как люди мы разного жизненного опыта. Надо
было сбалансировать рассказ и будущий фильм так, чтобы мне не потерять
своего отношения к меняющемуся в процессе работы над сценарием герою, а Гии
набрать в нем столько, сколько надо, чтобы от души полюбить.
Сбалансирование не получалось.
Уже на восьмой день плавания мы перестали разговаривать. В каюте
воцарилась давящая, омерзительная тишина. И только за очередным "козлом" мы
обменивались сугубо необходимыми лающими репликами: "дуплюсь!", "так не
ставят!", "прошу не говорить с партнером" и т. д.
Точного повода для нашей первой и зловещей ссоры я не помню. Но общий
повод помню. Гия заявил в ультимативной форме, что будущий фильм не должен
быть трагически-драматическим. Что пугать читателей мраком своей угасшей для
человеческой радости души я имею полное право, но он своих зрителей пугать
не собирается, он хочет показать им и смешное, и грустное, и печальное, но
внутренне радостное...
- Пошел ты к черту! - взорвался я. - Человек прожил век одиноким волком
и погиб, не увидев ни разу родного сына! Это "внутренне радостно"?!.