"Виктор Конецкий. Из дневника боксера" - читать интересную книгу автора

пожалуйста, как вы выражаете свое мнение другой особи?
Я приветливо повилял в ответ кочерыжкой. Вообще-то, любой официант вам
скажет, что угодить всем - дело безнадежное, но мы, боксеры, стараемся.
- Мнение выражается, - объясняет мне и Клавдии Агафоновне профессор, -
и у людей, и у собак одинаково: лаем. А вот установка содержит в себе более
глубинное начало, чем лай, и располагает возможностью более разнообразного
выражения: жесты морды, мимика хвоста...
В ответ Клавдия Агафоновна сразу начала мною хвастаться. Она всем
хвастается мною и называет "мертвый хватун". И рассказывает, как я еще в
ранней юности прикончил матерого серого волка в Репино. И как кровь волка
ручьем лилась по ее кисе, то есть по мне. И как я ухватил волка за складки
шкуры на глотке и потом медленно и неуклонно перепускал волчью шерсть и
шкуру сквозь челюсти, пока не добрался до кадыка.
Во-первых, даже Мурке понятно, что в Репино волки не водятся. Был это
просто полукровка овчара с волком. Драка, конечно, была замечательная, но
врать на старости лет зачем? Этот полукровка исполосовал меня от носа до
кочерыжки. И кровь из меня хлестала, как вода с плотины Братской ГЭС.
Промахнулся я в первом броске. Хватанул полукровку совершенно бездарно -
куда-то в брюхо. Вот он и исполосовал меня, как зебру.
Между прочим, Клавдия Агафоновна проявилась в напряженной ситуации не с
лучшей стороны. Только и делала, что ахала да авоську с помидорами к груди
прижимала, а надо было палку схватить да по нам пару раз вжарить. Я
действительно не всегда могу челюсти разжать. Нижняя челюсть у меня выдается
вперед, и я имею возможность спокойно дышать, не разжимая зубов, когда
вопьюсь в затравленное животное, но властвует надо мной в этот момент не я
сам, а моя природа. И - далеко не всегда! - полезная природа. Имею в виду
мускулатуру пасти. Впившись зубами в жертву, я со страху уже не могу
отцепиться от нее, то есть лишен нормальной возможности удрать.
Временный паралич мускулов, сжимающих челюсти, на нервной почве.
А Клавдия Агафоновна гордится этим. Но даже это я ей прощаю.
Почему?
Я уже говорил, что мы размышляем. Ну, вот скажите мне, кто она такая,
эта Клавдия Агафоновна? Так - пшик. Ночью шкаф скрипнет, она уже валидол
принимает, а выглядит-то, выглядит! Очки эти дурацкие, да еще коробочки
из-под конфет не выкидывает - копит. Зачем? Для пожара, что ли? А лысина? У
нее ведь лысина - я-то знаю. А вы ее когда-нибудь без зубов видели? Я-то
видел! Хуже пиковой дамы, вот что я вам скажу. А я что? А я ее люблю! И кому
хочешь пасть порву за нее! За каждый ее волосик! Фу, черт, нет у нее
волосиков... Ну, тогда клык за клык... Фу, нет у нее клыков... Ну и что, что
нет? Люблю - и все. Хотя ей атомный физик за меня большие деньги сулил.
Между прочим, я бы у этого физика как кот в масле катался... Тьфу, черт,
терпеть котов не могу, а все на них сбиваюсь! И еще смерти боится. Как
боится! А мы - собаки - к смерти спокойно относимся. Люди только в страхе
смерти и едины, а мы без него обходимся.
Я смело могу сказать, что в настоящее время огромная часть
собаковечества - во всяком случае, его ведущая часть - обладает общим
языком. Общность языка в нашем случае - одинаковость семантической системы
при разных формах ее выражения. Конечно, мопс или легавая - разные имеют
формы. Но мы от роду интернационалисты, нам расовые различия ничуть не
мешают понимать друг друга и уважать. Возьмите таксу из Кейптауна, дворнягу