"Анатолий Федорович Кони. Из казанских воспоминаний (Из записок и воспоминаний судебного деятеля) " - читать интересную книгу автора

нар, возле которых найден покойный, от удара обо что-нибудь тупое". Нечаев
злобно усмехнулся и вдруг, обращаясь ко мне и к следователю, громко
сказал: "Гм!
После смерти?! Все врет дурак! Это я его обухом топора живого, а не
мертвого; он еще после этого закричал". И затем Нечаев тут же, не без
развязности, рассказал, как, затаив злобу на Чернова за отказ в деньгах,
поджидал его возвращения с визитов и как Чернов вернулся под хмельком, но
грустный, и жаловался ему, что у него сосет под сердцем, "точно смертный
час приходит". "Тут я, - продолжал свой рассказ Нечаев, - увидел, что
действительно его час пришел. Ударом кулака в висок сбросил я его с нар,
на краю которых он сидел, схватил топор и ударил его обухом по лбу. Он
вскрикнул: "Что ты, разбойник, делаешь?!" - а потом забормотал и, наконец,
замолчал.
Я стал шарить у него в карманах, но, увидя, что он еще жив, ударил его
изо всей силы топором по шее. Кровь брызнула, как кислые щи, и попала на
пальто, которое Чернов повесил на стену, повернув подкладкой кверху,
потому что оно было новое. Я крови не заметил, когда надевал пальто;
оттого у меня она и на спине оказалась. А вы, может, и поверили, что это
из носу?" - насмешливо заключил он, обращаясь к следователю и напоминая
свое первое объяснение этого пятна.
В тюрьме он себя держал спокойно и просил "почитать книжек". Но когда я
однажды взошел к нему в камеру, он заявил мне какую-то совершенно нелепую
жалобу на смотрителя и, не получив по ней удовлетворения, сказал мне:
"Значит, теперь мне надо на в а с жаловаться?" - "Да, на меня". - "А
кому?" - "Прокурору судебной палаты, а еще лучше министру юстиции: он
здесь будет через неделю". - "Гм, мое дело, значит, при нем пойдет?" -
"Да, при нем". - "Эх-ма! В кармане-то у меня дыра, а то бы князя Урусова
надо выписать. Дело мое ведь очень интересное. А кто меня будет обвинять?"
- "Я". - "Вы сами?" - "Да, сам", - "Тото, я думаю, постараетесь! при
министре-то?" - вызывающим тоном сказал он. "За вкус не ручаюсь, а горячо
будет", - ответил я известной поговоркой. "А вы бы меня, господин
прокурор, пожалели: не весело ведь на каторгу идти". - "Об этом надо было
думать прежде, чем убивать для грабежа". - "А зачем он мне денег не дал?
Ведь и я хочу погулять на праздниках. Я так скажу: меня не только пожалеть
надо, а даже быть мне благодарным. Не будь нашего брата, вам бы и делать
было нечего, жалованье не за что получать". - "Да, по человечеству мне и
впрямь жаль", - сказал я. "А коли жаль, так у меня к вам и просьба: тут
как меня выводили гулять или за нуждой, что ли, забралась ко мне в камеру
кошка, да и окотилась; так я просил двух котяток мне отдать: с ними
занятнее, чем с книжкой. Однако не дали. Прикажите дать, явите божескую
милость!" Я сказал смотрителю, что прошу исполнить просьбу Нечаева.
В заседании суда, в начале июня, действительно присутствовал граф
Пален, приехавший в Казань на ревизию.
Нечаев держал себя очень развязно, говорил колкости свидетелям и
заявил, что убийство совершилось "фоментально" (т. е. моментально).
Присяжные не дали ему снисхождения, и он был приговорен к 10 годам
каторги. В тот же день казанское дворянство и городское общество давали
обед графу Палену в зале дворянского собрания. В середине обеда мне
сказали, что приехал смотритель тюремного замка по экстренному делу. Я
вышел к нему, и он объяснил, что Нечаев, привезенный из суда, начал