"Анатолий Федорович Кони. Петербург. Воспоминания старожила (Мемуары) " - читать интересную книгу автора

привычке, она, даже представ пред вечным судиею, наведет на него лорнет и
скажет по-французски: "Очень рада вас видеть. Я много раз слышала о вас в
доме Татьяны Борисовны Потемкиной (известной своим богомольством
аристократки). Представьте мне ваших архангелов".
Обширный парк при дворце, недоступный для публики, окружен глубоким
рвом и обнесен деревянным, заостренным наверху частоколом. Эта местность
считается почти загородной. От нее идут: Сергиевская, Фурштадская и
Кирочная улицы, и отсюда же, с пустой площади, на которой впоследствии был
выстроен манеж Саперного батальона, обращенный затем в церковь Косьмы и
Дамиана, начинается Знаменская улица. Здесь на углу, невдалеке от
пустынного тогда Преображенского плаца, жил долгое время поэт Алексей
Николаевич Апухтин, несправедливо определяемый критикой как светский
писатель, несмотря на его глубокие по содержанию и превосходные по стиху
"Реквием", "Сумасшедший", "Недостроенный памятник", "Год в монастыре" и
"Из бумаг прокурора". Одержимый болезненной тучностью и страдая от
какой-то непережитой за всю жизнь сердечной драмы, Апухтин, в сущности,
был весь, и в жизни, и в произведениях, проникнут печальным настроением,
сквозь которое иногда пробивались остроумные выходки. Он сам посмеивался
над собой, находя печальным положение человека, для которого жизнь прожить
легче, чем перейти поле, и рассказывая об удивленном вопросе маленькой
девочки, показывающей на него пальцем и спрашивающей: "Мама, это человек
или нарочно?" Знаменскую пересекают Бассейная и Озерный переулок, носящие
свои названия от обширного бассейна, находящегося на границе Песков,
впоследствии засыпанного с разведением на его месте сада. В Озерном
переулке существует до сих пор уединенный, с садом, обнесенным прочным
забором, деревянный дом с мезонином. Это местопребывание в двадцатых годах
Кондратия Селиванова, основателя и главы скопческой ереси. В этом доме до
конца семидесятых годов, а может быть и позже, был так называемый
"скопческий корабль", происходили радения и, вероятно, производились
безумные членовредительства, основанные на ложном понимании слов Христа.
Здесь, по легенде, бывал и Александр I, сначала благосклонно относившийся
к Селиванову, место погребения которого в Шлиссельбурге сделалось потом
предметом благочестивых паломничеств сектантов, называвших себя "белыми
голубями".
Пройдя Бассейную и перейдя с Литейной в Симеоновский переулок, мы
оставляем вправо Моховую улицу, которая в восемнадцатом столетии
называлась Хамовой. В конце нее, в доме № 3, поселился в пятидесятых годах
Иван Александрович Гончаров. Часто можно было видеть знаменитого творца
"Обломова" и "Обрыва", идущего медленной походкой, в обеденное время, в
гостиницу "Франция" на Мойке или в редакцию "Вестника Европы" на Галерной.
Иногда у него за пазухой пальто сидит любимая им собачка. Апатичное
выражение лица и полузакрытые глаза пешехода могли бы дать повод думать,
что он сам олицетворение своего знаменитого героя, обратившегося в
нарицательное имя. Но это не так. Под этой наружностью таится живая
творческая сила, горячая, способная на самоотверженную привязанность душа,
а в глазах этих по временам ярко светится глубокий ум и тонкая
наблюдательность.
Старый холостяк, он обитает тридцать лет в маленькой квартире нижнего
этажа, окнами на двор, наполненной вещественными воспоминаниями о фрегате
"Палада". В ней бывают редкие посетители, но подчас слышится веселый говор