"Константин Иванович Коничев. Петр Первый на Севере " - читать интересную книгу автора

молебствия и выхода царя, дабы не прозевать вовремя крикнуть зычно "ура" его
царскому величеству.
В соборе было не тесно. Стража не пускала лишних из боязни, как бы не
случилось давки и не рухнули клетчатые нагромождения из жердей в тех местах,
где еще не была завершена работа по обновлению собора.
Служба шла необычайно торжественно. И сам архиепископ Гавриил и
соборный протоиерей Димитрий Муромцев, одетые в дорогие облачения, с
волнением совершали выходы из алтаря на амвон, побаивались - как бы не
сбиться в литургии.
Видели присутствующие на богослужении, что Петр не столь истово
молится, на иконостас глядя, сколь, поворачивая голову, смотрит во все
стороны, рассматривает живопись настенную.
Над молящимися свисали на тяжелых и крепко кованных цепях медные
паникадила. Колыхалось пламя свечей, отражаясь на изображениях святых
апостолов, князей и великомучеников. Запах ладана и гарного масла смешивался
с запахом непросохших красок, обильно положенных на задней - западной стене.
Там были изображены рай и ад, святые и черти, все, как полагается на
"страшном суде".
Кончилось молебствие здравицей в честь великого государя с пожеланием
ему восприять от господа "благоденственное и мирное житие, и во всем благое
поспешение, на враги же победу и одоление и сохранити его на многа лета".
После молебствия все расступились, освободив государю путь к выходу. Но
Петр не спешил из собора. Дождавшись, когда разоблачится архиепископ, он
вместе с ним и приближенными пошел осматривать фрески на столбах и стенах.
Остановился у громадной росписи задней стены:
- Чьи, отколь те выдумщики-изографы, представляющие себе, аки святые в
раю, аки грешники и бесы в аду обретаются? - спросил Петр архиепископа,
осматривая картину Страшного суда. На что владыка ему ответил:
- Ярославцы были сии мастера, во главе со Дмитрием Григорьевым, сыном
Плехановым, и малая толика вологодских иконописцев. В Москву за оными не
обращался. Москва сама от Ярославля, и Вологды, и Устюга Великого таланты
черпает. И по цене божеской все писано, да не все кончено. И по духу своему
все соответственно Стоглаву. Они, изографы, таланты истинные, ведающие дело
свое, но, великий государь, глаз за ними нужен зоркий, дабы не сотворили
чего непотребного православию и не угодили лукавому.
- Сатана зело страшен! - изумился Петр. - Не завидую Иуде, сидящему у
сатаны на коленях, - добавил он и, ткнув пальцем дьяволу в пузо,
промолвил: - Краска не просохла. Штукатурка сыра. Не гоже - сушить надо. На
лето окна раскрыть настежь. По углам печи скласть и топить денно и нощно. В
сырости молебствовать пагубно телу, а коль пагубно телу, то худо и душе...
Гавриил промолчал, не пустился в рассуждения с государем. А Петр отошел
к простенку-осьмерику и стал рассматривать восемь пророков, в ряд стоящих,
как живые, и якобы говорящих притчи и поучения.
- Добро потрудились, добро! - похвалил царь и спросил о Плеханове,
знатен ли тот подрядчик-иконописец.
- Знатен он, - подтвердил архиепископ, - хитер и мудрящ в деле своем.
Талант его виден на росписях многих главных храмов, какова и наша
вологодская София Премудрость.
- Таких-то талантов нам бы побольше, - одобрительно произнес Петр. -
Сколько ему и его сподручным за все фрески уплачено?