"Константин Иванович Коничев. За Родину " - читать интересную книгу автора

ласково: - а за крестины с вас, мои благодетели, один рублик.
Рубля у Ивана, как на зло, не было, да и заработка в ближайшее время не
предвиделось. Потужился Иван и говорит попу:
- Вот что, батенька... Может, повременишь крестить дите, или может
потом я отработаю тебе за крестины? Против Андрея я не перечу, так и
называй, но только рубля у меня сейчас нет.
Попик был покладистый - брал деньгами и натурой. И тут батя
договорился, что как только поправится Степанида от родов, она измолотит ему
три овина ячменя за крестины новорожденного. А Ивану еще поп напомнил, что
он должен приехать на сутки пахать поповскую землю за то, что в прошлом году
он не приходил говеть.
Окна в избенке уходили в землю. Только смазные сапоги да полы
подрясника и были видны сквозь кропанные оконницы, когда поп уходил вдоль
беспорядочной и длинной деревни Куракино. Осторожные домохозяева еле
сдерживали лохматых лаек, готовых бросаться за попом и провожать его хоть до
погоста. Все же для безопасности поп вытащил из перегороды суковатый
вересовый колышек и, подпираясь им, шел к себе домой спокойно...

* * *

Стояла мутная деревенская осень. На пустошах обнажился ивняк, гроздьями
красовалась спелая ягода - рябина. Хлеб с полей давно собрали в скирды. По
утрам, в заморозки, на гумнах молотили снопы. Дули осенние ветры. За
околицами деревень мельницы-шатровки и столбянки денно и нощно махали
крыльями.
У Ивана на крохотных полосках, узких и неудобренных, уродилось
хлебушка - можно зараз было взять и подмышкой унести в клеть, Голод стучался
в дверь Ивановой избы с самой осени. Заработков поблизости не было, а семья
прибавилась еще на одного человека. Здоровье Ивана от тяжелых работ по найму
сильно пошатнулось, и сейчас ему было о чем горевать.
Андрюшка, краснолицый, курносый, закутанный в серую холщевую пеленку,
лежал в самодельной, из осиновых дранок, зыбке и с присвистом посасывал
ржаную жвачку, завернутую в тряпочку.
Выпал первый снег, ровный и мягкий.
Иван наладил розвальни; к деревянным полозьям, вместо шин, прибил
ржавые обручи от старой бочки, свил из тонкой черемухи крепкие завертки,
починил хомут, закропал валенки себе и дочке и собрался ехать на куцей
лошаденке по миру, вместе с дочкой Таиськой.
- Куда, отец, в какие края и надолго ли? - спрашивала Степанида мужа.
Она оставалась дома с ребенком, а на помощь ей - десятилетний старший сынок
Сашка, красноголовый, как рыжик, с веснушками на лице.
- Да вот думаю и не знаю, куда податься, - отвечал Иван. - Если на
Сямжу и Кумзеро ехать, там деревни часто, зато народ скупой. Пожалуй, лучше
в Кокшеньгу, там деревни будут пореже, зато сторона хлебная. Меньше фунта
зараз не подают.
Приезжал Иван в деревню. Ставил где-нибудь под навесом клячу, тощую и
кудлатую, давал ей корму, а сам прихрамывающей походкой, с корзиной в руке,
обходил все избы; следом за ним шла с сумой Таиська.
Их не держали ни вьюги, ни морозы. В розвальнях Таиська зарывалась в
сено; из-под сена и тряпья чуть-чуть выглядывало разрумяненное на морозе