"Конкурс 2 Obec.Ractet. САЛЛИ И ЛИ" - читать интересную книгу автора

этому свидетелем. А ведь я знал, хитрюга Салли, что ты немножко человек.
У тебя всегда были в морде человечьи черты, не только львиные.
Это не имело ничего общего с формальной логикой. Просто тихий голос
старого медицинского справочника прошептал несколько слов из середины
абзаца, несколько строк, которые когда-то заставили его замычать от боли
и залпом осушить очередной стакан. "Hа этой стадии инфильтрация в ткани
обычно приводит к характерному искажению черт лица - появляется так
называемый львиный лик..."
Львиный лик. Проказа. Смерть. Старина Солли, засыпающий после укола.
Мадам Флинн скончалась, скорбим и соболезнуем... Он вскочил на ноги,
огляделся, ища подтверждения у домов и старых лип. Ведь я сперва не
поверил! Я знал, что этого не может быть, что письмо лжет, и запрещал
себе думать об этом, проклятый кретин, твердил, что все к лучшему, а
теперь я ничего не узнаю. Hикогда ничего... Так нет же, теперь я узнаю
все! Я разгадаю твою загадку, ты, рыжая кошка!

Помощник директора повел себя именно так, как это представлялось
Джереми: орал, топал ногами на служащих, проклинал себя и арендную
плату, принятую от маньяка Флинна. Hо после того, как и в вечернем
выпуске не появилось сообщений о кровожадном хищнике на свободе, он
решил махнуть рукой на эту идиотскую историю. А несколько раньше, в час
отхода парижского экспресса, вокзальная публика глазела на седого
всклокоченного мужчину в грязном костюме и с одним маленьким саквояжем,
садящегося в первый класс.

В госпитале, конечно, уже не было старенького врача, который поил
Джереми абсентом, да и никого другого, кто помнил бы мадам Флинн, не
осталось. Hа него смотрели с участием и профессиональным интересом и
отнюдь не спешили делиться сведениями из архивной истории болезни.
Джереми был тих и кроток, в поезде он успел привести себя в порядок и
выглядел не умалишенным, а разве что несколько взвинченным. Он покорно
выпил мутноватой воды с мятным запахом, он раздал неимоверное количество
франковых бумажек разного достоинства, он клялся, что не имеет никаких
претензий к врачам и желает только одного - увидеть небо, в которое
смотрела его умирающая жена... Адрес лепрозория ему дали.

Коридор и комната несли на себе отпечаток подвижничества и падения.
Здесь и в самом деле работали подвижники и падшие - кто еще возьмется за
безрезультатную и отвратительную работу? Главный врач был подвижником.
Он был молод - годился Джереми если не в сыновья, то в племянники, -
черен и небрит, и говорил с южным акцентом. Смешно и неуместно здесь,
половина гласных выходила как "э": "Ведь это было зэдолго дэ меня..."
- Ведь это было задолго до меня, вы знаете, я тогда еще даже не был в
штате, я был студентом... А что вы хотите узнать?
Если он и был встревожен, то не за свою задницу, как прочие. Как бы
этот иностранец не нажаловался в Париже, да не сократились бы поставки
медикаментов...
- Я хочу узнать, как умерла моя жена. Мне известно, что ее смерть
была необычной. Предъявлять претензии я не собираюсь, сейчас это глупо,
и тем более - по отношению к вам. Я просто хочу знать. Всю правду.