"Конан и Гнев Сета" - читать интересную книгу автора (Делез Морис)

Глава первая ПОНЕМНОГУ ОБО ВСЕМ

Зенобия склонилась над сыном, поцеловала его в щеку, поправила одеяло и ласково улыбнулась, но глаза ее невольно выдавали тревогу, и Конн, несмотря на то, что был всего лишь мальчиком, сразу почувствовал это.

— Ты думаешь об отце?

Под пытливым взглядом сына королева вновь улыбнулась, на этот раз уже грустно, и присела на край кровати.

— Да, милый,— мягко ответила она.— Мне очень тревожно. Он вытащил руку из-под одеяла, и его маленькая ладошка легла на ладонь матери, делясь с ней теплом и уверенностью.

— Он вернется, мама,— сказал принц просто, но она против воли сразу поверила ему, и нахлынувшая волна нежности к сыну наполнила слезами глаза.— Он сильнее всех!

— Конечно, он вернется,— ответила королева, чувствуя, как предательски дрожит голос.— Я никогда не сомневалась в этом.— Она встала, потому что боялась, что еще немного, и расплачется.

— Ты не посидишь со мной? — огорчился Кони.

— Уже поздно, дорогой,— улыбнулась она,— пора спать. Завтра поговорим.

Зенобия развернулась, скользнув взглядом по огромному, в полстены, зеркалу и замерла от изумления. Она увидела в зеркале себя, увидела сына, камин за спиной и большой стол перед ним, накрытый синей бархатной скатертью,— все выглядело как обычно, но в то же время было зыбко и неустойчиво, словно взгляд сквозь слезы. Впрочем, может, так оно и было? Королева зажмурилась и подавила рвущийся наружу вздох.

— Что это, мама?— услышала она голос сына, вдребезги разбивший шаткую надежду.

Она открыла глаза и увидела, что Коня стоит рядом, напряженно всматриваясь в плывущее перед глазами отражение.

— Не знаю…— Королева покачала головой и внезапно спохватилась:— А ну-ка одевайся! Мне кажется, нам лучше уйти отсюда!

Однако они не успели ни одеться, ни тем более уйти. Стеклянная отражающая пленка вытянулась внутрь комнаты, почти до середины ее, по-прежнему отражая находившиеся внутри предметы, но искажая их самым немыслимым образом. Гигантская капля приняла вид огромной головы чудовищного монстра. Монстр открыл пасть и потянулся к застывшим в шаге от него людям. Огромные клыки клацнули в локте от лица королевы, своим телом заслонившей сына.

— Убирайся, тварь!— крикнул Конн, ударив игрушечным мечом по зеркальному чудовищу.

Оглушительно зазвенев, зеркало лопнуло, рассыпавшись по полу с жалобным хрустальным звоном, который на миг заглушил рев монстра. Похоже, ему удар пришелся совсем не по вкусу. Он изменился. Теперь голова чудовища выглядела так, словно была сложена из гранитных блоков. Тварь выглядела не на шутку разозленной. Она рвалась вперед, к прижавшимся к противоположной стене людям.

Лицо Зенобии исказилось от ужаса, но, несмотря на протесты сына, она по-прежнему пыталась закрыть его собой, и лишь то, что она защищает от смерти собственное дитя, не позволяло королеве потерять сознание. Кони вырывался, пытаясь вступить в бой. Ему даже удалось пару раз ударить каменного монстра, прежде чем тот, разъярившись и оглушительно взревев, полез внутрь комнаты, заполняя собой почти все свободное пространство.

Огромные каменные лапы с кривыми чудовищными когтями появились справа и слева от головы. Прямоугольник двери неправдоподобно исказился как раз в то мгновение, когда она открылась, и привлеченный шумом стражник ворвался внутрь комнаты. Не успев даже понять, что происходит, он тут же оказался раздавленным. Брызнула кровь, словно то был не человек, а наполненный алой жидкостью бурдюк. Зенобия сдавленно крикнула, теряя сознание, и без чувств повалилась к ногам сына.

Стоя по ту сторону врат, Черная Роза Сета не видела, что происходит в комнате, но зато она видела, как вызванный ею монстр Отца Тьмы все глубже забирается в комнату, как видно, сильно разозленный чем-то. Она расхохоталась. Великий Змей предупреждал, чтобы она не пыталась убить королеву или Конна, что это бессмысленно — путь к ним закрыт. Что ж, быть может, но еще немного — и даже сквозь закрытый проход вызванному ею чудовищу удастся раздавить ненавистных людей!

Ее бросило в жар от предвкушения близкой и совсем нежданной победы, на которую колдунья не смела и надеяться, ведь она хотела совсем иного! Ее целью было внушить страх королеве, чтобы в безотчетном порыве та рассказала кому-нибудь о своей тайне, нарушив тем самым договор с отступницей Деркэто.

Если Митра узнает об этом, он собственной рукой покарает королеву за своеволие! Это было бы сладостной местью, сотворенной чужими руками, но так, пожалуй, еще лучше.

Монстр влез во врата почти наполовину. Ну! Еще немного! Роза закрыла глаза, и ей показалось, что она слышит, как трещат кости ненавистных людей. Она представила, как будет метаться Конан, когда вернется и узнает, как погибла его семья, а потом она расправится и с ним тоже, и не просто расправится, а принесет в жертву, благо Харлем добыл ей Клинок Тьмы. Воистину порой от грязи пользы бывает больше, чем от людей! Конан умрет, чтобы возродиться после смерти и стать ее вечным рабом!

Монстр ревел, разъяряясь все больше, и звук его голоса сладчайшей музыкой звучал в ушах колдуньи, когда все вдруг кончилось. Сперва ящер взревел, и она подумала, что это победа, но голос его звучал как-то странно. Из него исчезла злость, ноток торжества так и не появилось, их место заняла боль. Потом все стихло.

Роза открыла глаза и увидела мертвого человека, страшно обожженного, словно вынутого из топки плавильной печи. Кожа на теле вздулась пузырями, местами обуглилась, источая потоки смрадного дыма. В правой руке он сжимал разорванный стальной ошейник. Колдунья опешила, не понимая, что же произошло, и тут она увидела в овале врат человека… Проклятого Могильщика, с которым судьба уже сталкивала ее когда-то. Он стоял и, сурово нахмурившись, смотрел на нее, молча и не двигаясь, словно рассматривал не прекраснейшую из когда-либо живших на земле женщин, а гнусную тварь, которая недостойна жить в этом мире, но которую нельзя раздавить просто так.

— Ты превысила свои права,— изрек он со спокойствием, от которого колдунью невольно бросило в дрожь.— Не пытайся сделать это еще раз, иначе кончишь, как он.— Мэгил указал рукой на дымящийся труп.

В бессильной злобе Роза сжала кулаки. Ее длинные ногти впились в ладони, пронзив кожу и окрасив пальцы кровью, но эта боль отрезвила ее, позволив подавить предательскую дрожь в голосе, и ни один мускул не дрогнул на лице ведьмы.

— Тебе ведь очень хочется этого, верно? — Она сделала над собой усилие и улыбнулась.— Ну, так убей меня, если можешь! — с ненавистью прошипела колдунья и на несколько мгновений замолчала, ожидая его ответа, а не дождавшись, рассмеялась.— Не можешь? — игриво спросила она, но лицо ее тут же словно окаменело и сделалось страшным.— Ну а не можешь, так проваливай! Слова мало что значат! А на будущее запомни: я — Черная Роза Сета! И я делаю, что хочу!

Она взмахнула рукой, и образ ненавистного Могильщика пропал. Довольная собой, колдунья улыбнулась. Подумать только, она едва не позволила напугать себя! И все-таки одержала верх! Окрыленная этой победой, Роза расхохоталась, подошла к покойнику и, с неожиданной для хрупкой женщины силой толкнув его ногой в плечо, заставила труп перевернуться. «А он был довольно красив, этот человек»,— отметила про себя ведьма, нагнулась и вытащила из его ладони ошейник. Что ж, так еще лучше. Пусть Конан остается в живых! Покорность, память и вечная душевная боль врага — что может быть слаще этого! А какой облик ему придать, она еще подумает!

— Я рад, Мхомур, что ты пришел так быстро, и еще больше рад тому, что ты не просто прислал своих людей, но прибыл сам,— дело предстоит нешуточное.— Кстати, где они?— Руф попытался изобразить на своем худощавом, по-лошадиному вытянутом лице приветливую улыбку.

— Внизу, в деревне,— проворчал кабатчик, стоя в дверях.— Нечего им здесь делать.

Слева на поясе у него висел короткий прямой меч, справа — кинжал. Он стоял, привычно держась за их рукояти, и мрачно осматривал комнату.

— И то верно,— поспешно согласился колдун.— Ну, так входи же, чего ты ждешь? Или ты все-таки не один?

Мхомур подозрительно покосился на дверь, опасаясь сам не зная чего.

— Один.— Кабатчик, наконец, неуклюже перекинул деревянную ногу через высокий порог, вошел в обширную, плохо освещенную комнату и уставился на ее хозяина, словно теперь лишь его увидел.— Просто темно у тебя здесь, как на Серых Равнинах, а с моей деревяшкой нужно двигаться осторожно.

— Сдается мне, что ты кого-то опасаешься,— посчитал нелишним заметить колдун.— Надеюсь, не меня, а больше здесь никого нет! Так что проходи и присаживайся. Разговор у нас будет долгим.

— Это верно.— Мхомур доковылял до стола, за которым сидел Руф, кряхтя опустил свое грузное тело в жалобно скрипнувшее под ним кресло и окинул многозначительным взглядом сгорбленного тщедушного колдуна.— Долгим будет разговор.

— Что ты хочешь этим сказать, друг мой?— Колдун насторожился, хотя гость его всего лишь повторил его слова. Похоже, тревога, которую он испытал лишь мельком, не была случайной.— Говори,— вкрадчиво продолжил он,— между друзьями не должно быть недомолвок.

— Ты прав, а потому скажу прямо. Мои люди недовольны,— проворчал Мхомур, стараясь не смотреть в глаза колдуну.

— Чем же?— Руф недобро покосился на своего давнего сообщника.

— Этот киммериец оказался силен драться! — зло выплевывая слова, ответил кабатчик.— Он уложил двух моих лучших бойцов! Еще двоих пришлось добить, чтобы их не опознали, и моим людям это не нравится!

— Вот как!— Руф презрительно усмехнулся, откидываясь в кресле.— А ты разве им не объяснил, за что я вам всем плачу? Да, кстати, и тебе тоже.

— Можно подумать, я без тебя не проживу!— зло огрызнулся одноногий.

— Проживешь,— неожиданно спокойно согласился колдун,— но согласись, что со мной гораздо сытнее и намного безопасней… Разве не так?

— Верно, верно!— Кабатчик раздраженно махнул рукой.— Твоя, правда. Но не забывай и ты, что так было лишь до недавнего времени, а теперь все изменилось! Деньги-то остались прежними, а платить за них приходится уже не риском, как то бывало раньше, а жизнями! Мудрено ли, что мои люди зароптали? Они ведь нанимались ко мне вовсе не затем, чтобы стать покойниками, пусть даже за очень приличное вознаграждение! Деньги нужны, пока ты жив! — Мхомур многозначительно посмотрел на колдуна.— На Серых Равнинах они ни к чему!

— Так ты что же, решил расторгнуть наш договор?!— прошипел колдун, привстав и нависая над столом. Седые космы затенили лицо, сделав его еще более зловещим, и столько злобы и яда источал его взгляд, что даже видавший виды кабатчик внутренне содрогнулся.— Смотри!— Руф нацелился в Мхомура длинным корявым пальцем, отбросившим на стену уродливую тень.— Пожалеешь!

— Уж не угрожаешь ли ты мне?

Несмотря на леденящий душу страх, глаза кабатчика зло сверкнули, налившееся кровью лицо стало багровым и страшным. Некоторое время оба буравили друг друга яростными взглядами. Воистину, то была достойная пара мерзавцев! Наконец Руф медленно опустился в кресло.

— Я близок к завершению главного дела своей жизни, — медленно проговорил колдун, устало прикрыв глаза.— Объясни своим людям,— продолжил он, помолчав,— что, если они выполнят мою просьбу, все до конца своих дней не будут ни в чем нуждаться.

— Те, кто останется в живых?— уточнил Мхомур.

— Те, кто останется в живых,— согласился Руф.— Но теперь они знают противника, и если перестанут вести себя как стадо баранов, то никто из них больше не погибнет.

— Должно быть, где-то лежит очень много денег…— задумчиво произнес кабатчик, не сводя пристального взгляда с колдуна.

— Хватит на всех,— нехотя ответил тот.

— На всех? — Мхомур прищурился.— Это очень много!

Руф едва не вскипел, но тут же взял себя в руки. В конце концов, не он ли говорил, что готов отдать все, лишь бы получить то, что ему нужно? Что же мешает теперь сдержать слово?

— Я готов отдать все,— тихо сказал он.— Ты ведь знаешь, что деньги меня не интересуют.

— Деньги? Все… Хм…— Мхомур задумался. Он почувствовал, что одерживает верх, и не собирался сдавать позиций. В таких ситуациях он привык идти только вперед. Напролом!— Ничего не скажешь, красивые слова, только вот что они значат? Назови сумму, и если мои люди сочтут ее достаточной…

— Я не знаю, сколько там точно,— честно признался Руф,— но, если мы возьмем клад, каждый из твоих людей сможет купить поместье хоть в Зингаре, хоть в Туране и еще останется!— Колдун поднял взгляд на одноногого.— Тебе достаточно? Или все-таки мало? — спросил он с издевкой, которой его изумленный сообщник даже не заметил.

Кабатчик расслабился и прикрыл глаза рукой, делая вид, что поглощен размышлениями. Сердце бешено колотилось, но он знал, что не следует торопиться и нельзя показывать радости. Раз старый скряга согласен расплатиться так щедро, значит, он действительно нуждается в его людях. Хм… Каждому по поместью — какие деньжищи! От них так просто не отказываются, даже такие, как Руф… Что-то тут не так… Больно легко он согласился. Отдать все… А что получит он сам? Ба! А не решит ли он покончить со своими помощниками после того, как они сделают свое дело? От этой мысли одноногого бросило в холод, но он тут же успокоил себя и поздравил с тем, что вовремя раскусил гнусные планы чернокнижника. На душе сразу стало легче. Недаром говорится: предупрежден — значит, вооружен! Мхомур едва не рассмеялся. Какая дешевая приманка! Ну нет, не на того напал! Да, ты отдашь все — все, что у тебя есть, скупец, включая и свою никчемную жизнь! Но сначала скажешь, где клад!

— Хорошо.— В глазах одноногого промелькнул коварный огонек и тут же потух.— Я согласен.— Он облизнул пересохшие от волнения губы.— Что-то в горле пересохло,— вполне искренне сознался он.— Угостил бы вином старого друга?

Он натянуто улыбнулся, изо всех сил стараясь, чтобы колдун не заметил его волнения.

— Да разве ж я пью вино?— лицемерно ответил хозяин.— Так, иногда балуюсь. Я думал, ты привезешь с собой.

— Не любишь ты меня, старый скряга,— неловко пошутил кабатчик.— Если бы ты знал,— прокряхтел он, вставая,— как мне опостылела эта деревяшка!

Мхомур развернулся и неуклюже побрел к двери. Он не видел, как медленно сползла улыбка с лошадиной морды колдуна, уступив место злому выражению, ясно говорившему о том, что он тоже пришел к какому-то важному для себя решению.

Руф встал с кресла, шагнул к стоявшему рядом сундуку и, отворив его, достал резной ларец розового дерева, который был украшен массивным золотым пауком, вцепившимся в его крышку. Поставив ларец на край стола, он уселся обратно.

В это время кабатчик вернулся и, едва отворил дверь, тут же увидел шкатулку, появившуюся на столе. Он шагнул внутрь, в правой руке неся вместительный бочонок, который вскоре оказался на столе, рядом с парой уже поджидавших его кубков.

Мхомур уселся в кресло и налил вина.

— Этому розовому туранскому уже две сотни лет,— с гордостью заметил он.

— Наверно, стоит немало?— поинтересовался колдун, недоверчиво принюхиваясь к содержимому кубка.

— Конечно,— ухмыльнулся кабатчик и сделал большой глоток.— Но ты же знаешь, я терпеть не могу дурного вина!

Руф, видя, что гость его с удовольствием потягивает напиток, отхлебнул из своего кубка.

— М-м-м! — оценивающе промычал он.— А винцо и в самом деле славное.

Он удовлетворенно причмокнул губами и залпом осушил кубок, но так и не утолил мучившую его жажду.

— Похоже, твой запрет на вино не распространяется на чужие запасы,— ехидно заметил Мхомур.

— Жажда мучит,— объяснил колдун.

— Может, еще?— участливо поинтересовался кабатчик.

— Не откажусь.

Второй кубок последовал за первым, и Руф откинулся на спинку кресла. Мхомур едва не расхохотался: как же легко оказалось обвести вокруг пальца такого грозного, сведущего в колдовстве мерзавца, каким был долгие годы внушавший ему безотчетный ужас Руф! Верно говорят мудрецы: мир велик, и, если хочешь достигнуть многого, не замыкайся на одном! Долгие годы сидения в каменном склепе заставили забыть грозного колдуна о простом человеческом коварстве! А ведь если бы он оказался чуточку повнимательнее, то, несомненно, заметил бы, что себе гость наливал, поворачивая ручку краника влево, а колдуну — вправо. Казалось бы, разница невелика, но она очень важна, если знать о перегородке, отделяющей туранское розовое отравленное от просто туранского розового! Говорят, что умные учатся на чужих ошибках, лишь дураки постигают сложности жизни на собственных. Бедняга Руф! Оказывается, ты даже не глупец, ведь эту ошибку тебе уже не исправить!

Мхомур прильнул губами к кубку, чтобы скрыть торжествующую улыбку. Теперь остается лишь подождать совсем немного.

— Что это за шкатулка? — спросил одноногий, решив, наконец, что настало время задать мучивший его вопрос.

— Это мой подарок тебе. В знак нашей дружбы и чтобы загладить возникшую между нами размолвку,— ответил колдун и, с удовлетворением заметив мелькнувший во взгляде кабатчика алчный огонек, добавил:— Но об этом после. Он никуда от тебя не денется.

«Это точно!» — подумал одноногий, а вслух произнес:

— Хорошо. Тогда вернемся к кладу.— Он внимательно посмотрел в глаза сообщнику. С этим вопросом следовало покончить, пока яд не начал действовать.— Ты говорил, что все можно сделать по-умному и без потерь. Так как это сделать? А главное — где клад?

Колдун с готовностью кивнул:

— Помнишь пещеру, что я тебе как-то показывал? Он там. От тебя требуется лишь скрытно сопроводить до нее наших подопечных, незаметно расположить своих людей вокруг и, дождавшись, когда все будет вынесено наружу, уничтожить наших друзей. Согласись, что даже доставивший тебе столько хлопот киммериец не сумеет увернуться от арбалетного болта. Так что на этот раз все будет просто и без затей.

— Что ж, твоя правда,— согласился кабатчик, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие, когда увидел, как вдруг напрягся в своем кресле колдун и отвисла его лошадиная челюсть, словно у готового заржать от обиды и боли старого коняги, почувствовавшего неожиданный удар всадника. Его выпученные глаза безумно вращались, трясущаяся рука массировала впалую грудь.

— От-ткуда эт-та боль?!— прохрипел он, и взгляд его впился в принесенный гостем бочонок.— Т-ты!..

Застигнутый новым приступом боли, он не закончил фразы, но Мхомур замахал руками.

— Да ты что?!— воскликнул он, со страху весьма натурально изображая негодование.— Я же сам пил из него!

Он схватил со стола кубок, подставил его под кран и повернул рукоять влево. Дождавшись, когда кубок наполнится, одноногий залпом выпил вино. Его действия слегка успокоили Руфа, да и боль несколько поутихла. Мхомур же не на шутку испугался. Конечно, когда яд вступит в силу, колдун сможет лишь судорожно корчиться, не в силах даже закричать. Тогда ему будет не до колдовских пассов руками и произнесения заклинаний, но пока…

Колдун же, казалось, пришел в себя. Лишь испарина на лбу говорила о том, что ему пришлось перенести несколько весьма неприятных мгновений. Кабатчик участливо заглянул ему в глаза:

— Быть может, действительно дело в вине? С непривычки-то оно…

Руф пресек его излияния взмахом руки.

— Так твои люди в деревне?— спросил он и, дождавшись утвердительного кивка кабатчика, переспросил:— Все?

— Все,— с готовностью ответил тот, и тут второй приступ заставил Руфа схватиться за грудь, раздирая на себе одежду.— Да что с тобой, почтеннейший? Быть может, еще вина, или уже хватит?

Руф нашел в себе силы посмотреть в ухмыляющееся лицо гостя и мгновенно догадался обо всем, хотя по-прежнему не понимал — как? В глазах его было столько ненависти, что, если бы взгляд мог жечь, от Мхомура осталась бы лишь горстка пепла. Руф открыл рот, попытался что-то сказать, и одноногий в очередной раз испугался: что, если он все-таки сможет? Но колдун лишь сдавленно захрипел. Мхомур облегченно вздохнул, хотя руки его предательски затряслись, выдавая невольно охвативший его страх.

Словно страшась содеянного, кабатчик отвел взгляд от колдуна, и сразу вспомнил об оставшейся на краю стола шкатулке. Интересно, что в ней? Он протянул руку, но тут же отдернул ее, поскольку память заботливо подсказала ему последний вопрос Руфа. Одноногий знал, что несколько раз тот имел дело с его помощником, и, судя по всему, вопрос был задан неспроста… Не приготовил ли колдун своему другу неприятный сюрприз?

Мхомур был прекрасно осведомлен о хитроумных уловках вроде отравленных шипов на ручке или подпружиненном жале, выскакивающем из замка, а потому он осторожно придвинул шкатулку к себе и, старательно избегая ненавидящего взгляда сотрясаемого судорогами колдуна, осторожно откинул крышку кинжалом. Внутри лежало нечто закрытое бархатным покрывальцем с вышитой на нем черным шелком точной копией золотого паука, сидевшего на крышке.

Кабатчика обуяло любопытство: что же находится там, под бархатом? Он потянулся кончиком кинжала, намереваясь поддеть его, когда паук вдруг ожил, прыгнул ему на ладонь и быстро побежал по руке. Глаза Мхомура округлились от ужаса. Он неловко попытался вскочить, стряхнуть тварь, но деревяшка предательски скользнула по полу, он упал в кресло, как раз в то мгновение, когда паук прыгнул ему на лицо и вонзил в щеку ядовитые жвала.

— А-а-а!— отчаянно закричал объятый ужасом кабатчик, оторвал паука от лица и раздавил его в ладони.

Шелковистая шкурка лопнула, и желто-зеленая слизь потекла между пальцами. Мхомур брезгливо вытер ладонь о куртку, оперся о подлокотники, и ему удалось, наконец, встать. Трясущейся рукой он ощупал быстро распухающую щеку, когда взгляд его встретился со взглядом колдуна. Боль нещадно скрутила тело Руфа, но глаза его пылали торжеством.

— Что… Что это было? — пролепетал он распухшим языком, который продолжал раздуваться, заставив открыть рот, словно Мхомур откусил слишком большой кусок и теперь не мог его выплюнуть.

Это было последним, что одноногий сумел произнести. В следующий миг он замычал от невыносимой боли, когда нос и щеки увеличились в объеме настолько, что начала лопаться кожа на лице, раздувшийся язык с хрустом вывернул нижнюю челюсть, а мозг начал распирать черепную коробку, пытаясь вытолкнуть наружу глаза. Мхомур успел услышать хрип колдуна и понять, что это смех, прежде чем глазные яблоки вывалились из глазниц и мозг потек по щекам.

Руф пережил своего сообщника всего на несколько мгновений, позволивших ему увидеть страшную кончину старого приятеля, перед смертью сумевшего отравить его самого. Грудь его сдавило стальными тисками. Колдун в последний раз захрипел и затих, теперь уже навсегда.

Конан остановился на развилке.

— По-моему, приехали.— Он обернулся к своим спутникам.— Велорий, где твоя карта?

Купец развернул свиток и сличил скопированную на него карту с местностью.

— Похоже,— сказал он, осматриваясь.

— Похоже! — фыркнул Конан.— Оно и есть!

— Значит, нужно считать развилки. Наша третья.

Отряд — два старца, Конан, Калим и Олвина — тронулся вперед. Однако они потратили еще полдня, прежде чем добрались до нужного места.

— Что теперь?

— Видишь двуглавую гору? — Конан вновь обернулся к спутникам.— Клянусь Кромом, это то, что мы ищем!

Они поехали вдоль дороги, отыскивая проход в густых зарослях акаций, пока не наткнулись на малоприметную тропу. Пройти по ней можно было лишь с большим трудом: коварные колючки то и дело пытались вцепиться в одежду, словно не желая пропускать незваных гостей, или уж, в крайнем случае, ободрать с них кожу.

Вскоре зловредные деревца стали попадаться все реже и, наконец, пропали совсем. Их место заняли низкорослые, кряжистые дубки, дававшие достаточно тени. Сквозь их густую листву не пробивались палящие лучи дневного светила, и это было как нельзя кстати: солнце припекало, хотя день был уже на исходе.

— На мой взгляд, нам стоит поискать место для ночлега,— сказал Конан, когда они достигли подножия горы.

Вербар привстал в стременах, внимательно огляделся и кивнул. Поиски оказались недолгими. Вскоре они нашли подходящее место под низко нависшим выступом скалы, где их не должно было быть видно с дороги. Костер весело затрещал, поджаривая тушу подстреленного киммерийцем оленя, и, пока Олвина раскладывала их припасы, а Калим занимался вином, Вербар отозвал Конана в сторону.

— Прости мне мое любопытство, но я все-таки хочу спросить: зачем тебе Шар Всевидения?

— Кто-то покушается на мою семью,— нехотя ответил Конан.— Этот кто-то имеет возможность в любое время появиться в любом месте, а сам прячется неизвестно где.

— Совсем неизвестно?

— Ну,— киммериец посмотрел ему в глаза,— если ты знаешь, где находятся развалины Лур-Дуна…

Он не закончил фразу, потому что по выражению лица мага понял, что тот прекрасно понимает, о чем идет речь.

— Лур-Дун… Хм…— Старец покачал головой.— Слышать-то я о нем слышал, но вот где он находится…— Он развел руками.— Ты прав, этого я действительно не знаю.— Вербар помолчал немного.— Ты, значит, решил добраться туда с помощью хрустального атрибута. Что ж, быть может, ты и прав. Кто же они, эти люди? — внезапно спросил он.

— Пелиас говорил о Руке Сета, даже читал выдержку на этот счет из свитков Скелоса. Он утверждает, что сбылось древнее пророчество. Кстати, я дрался с ними, но тогда мне повезло: я сумел застать их врасплох, и им пришлось спасаться бегством. Это четыре воина и Черная Роза Сета. Опять-таки, так называл ее Пелиас; Сама же она, послав мне записку с приветом, подписалась коротко — Рози.

— Вот это да!— воскликнул старый маг.— А дело-то нешуточное! Я ведь тоже слышал о четверке, которая творит черные дела! Они грозная сила! Как же ты собираешься одолеть их?

— Как, как…— проворчал в ответ Конан.— Выслежу через Шар, ввалюсь прямо под ноги и порубаю в капусту!

Вербар покачал головой.

— А с колдуньей что станешь делать? Ну, с этой Рози?— спросил он с сомнением в голосе.

Киммериец ничего не ответил, лишь недовольно поморщился. Видно было, что ему и самому не слишком нравится эта идея. Просто другой у него нет.

— Вот то-то и оно,— назидательно заметил маг,— тут надо все хорошенько продумать. Быть может, стоит появиться не прямо перед ними, а, незаметно подобравшись, улучить момент для решающего удара?

— Ну, нет!— усмехнулся Конан.— Может быть, мой план и не слишком хорош, да только твой вообще никуда не годится.

— Это почему же?!— запальчиво воскликнул маг.

— Кром! Да если бы кто-то задумал добраться до меня, пройдя через весь мой дворец в Тарантии,— Конан усмехнулся,— то, поверь, он бы недалеко ушел! Так что появляться следует внезапно и совсем рядом!

— Что ж, быть может, ты и прав,— задумчиво отозвался Вербар,— но все равно один ты не справишься. Ты ведь сам говорил, что тебе просто повезло при первой встрече с ними, а теперь там будет и колдунья! Рука Сета в полном составе! Она сожмется в мощный кулак, отразить удар которого будет очень непросто!

— Я думаю, что Мэгил наверняка собирается отправиться со мной.

— Мэгил?— удивленно переспросил старый маг.— Никогда не слышал о нем.

— А почему ты должен был о нем слышать?

— Просто мне показалось, что ты говорил о нем как о маге.

— Нет, он не маг, но знает кое-какие магические штучки и то, что умеет, делает хорошо.

— И все-таки думаю, что пойти с тобой должен я. Конан удивленно посмотрел на Вербара.

— Я больше подхожу для этих целей,— объяснил тот.— К тому же я стар, и мне нечего терять.

— После поговорим об этом,— ответил Конан просто потому, что не знал, что сказать.

— Хорошо,— поспешно согласился маг.— Но это еще не все,— сказал он, и Конан вновь с интересом посмотрел на старца.— Ты должен уничтожить всех пятерых,— объяснил он,— а это значит, что у тебя должно быть четыре спутника, иначе дело заведомо обречено на неудачу.

— Ну, это как сказать.— Киммериец снисходительно улыбнулся.— В любом случае еще не время говорить о деталях.

— Я пойду с тобой,— раздался рядом звонкий голосок Олвины.

Конан недовольно поморщился.

— Вот они — плоды пустопорожних разговоров,— сказал он Вербару и обернулся к девушке.— Забудь об этом, милая. Там тебе делать нечего!

Она в досаде закусила губу:

— Мне кажется, что ты еще передумаешь.

После ужина Олвина подошла к Конану с весьма решительным видом и отвела в сторону, где никто не мог бы им помешать. Киммериец понял, что предстоит решающее объяснение, и приготовился держать оборону, но доводы девушки оказались столь горячими и весомыми, что отказать ей он не смог.

Засыпал Конан со странным чувством, в котором смешались облегчение, внушенное сознанием того, что он поступил как надо, раздражение от того, что пришлось-таки уступить, и странное ощущение, словно он провел начало ночи не с Олвиной и не она лежит сейчас рядом с ним, а кто-то другой. Кто-то давно знакомый, кого он никак не мог вспомнить теперь.

С этой мыслью он погрузился в пучину сна, надеясь, что, как это часто бывает, пробуждение принесет разгадку…

Вспыхнувшее перед глазами видение было неотличимо от яви. Яркий солнечный день, желтый песок и скалы, широкими, низкими уступами поднимающиеся кверху. Гигантские деревья вздымали свои кроны на немыслимую высоту, а ствол одного из них, самого величественного, Конану было бы не обхватить даже и за три раза.

В лазурном небе парили редкие белые облачка, не несущие дождя, и ветер гнал их подобно стаду белоснежных овечек, не останавливаясь ни на миг. Какой-то звук заставил Конана насторожиться, опустить глаза к корням гигантского дерева, и его тотчас бросило в жар, а сердце облилось кровью.

Рина резко вскрикнула, и левая ладонь ее оказалась пронзенной пробившей ее и впившейся в плотную древесину стрелой с черным древком, а слева чудовищный горбун уже натянул свой огромный лук, выжидая удобного момента для повторного выстрела. Женщина потянулась к стреле здоровой рукой, но хлесткая пощечина похожего на быка туранца отбросила ее спиной к дереву, на миг распластав на его необъятном стволе, и этого быстротечного мгновения хватило Родгагу, чтобы послать стрелу, пригвоздившую и правую руку женщины к стволу дерева.

Конан рванулся на помощь, но кровавая пелена затуманила его взор, а сердце бешено заколотилось в груди, ясно показывая, что все это бессмысленно. Когда к нему вернулась способность видеть, взгляд его оказался обращенным к Безымянному.

Чей Чен бился с Учителем. Их клинки звенели мерно и четко, словно мастер и подмастерье в четыре руки ковали чудесный меч. Оба стояли как вкопанные, не отступая ни на шаг, не в силах одолеть противника, но в то же время не желая уступать ему.

Лауда — так звали амазонку с хлыстом — развлекалась с молоденьким мальчишкой, уже умевшим кое-что, но освоившим это умение еще недостаточно для того, чтобы представлять собой реальную силу. Учитель только начал его обучение, и теперь хлыст амазонки довершал начатое, побуждая взять оружие, не давая сделать это и наказывая жалящим ударом за каждую неудачу.

Рядом Шагр скрестил свой боевой молот с клинком молодого мужчины, только что приведенного Риной к Учителю, и ни один из них не мог ни одолеть врага, ни отвлечься хотя бы на мгновение, чтобы помочь друзьям. Огромный рост, длинные руки и чудовищная мощь похожего на быка воина заставляли его противника действовать осторожно, потому что малейшая ошибка грозила роковым концом. В то же время Шагру никак не удавалось достать своим грозным, но тяжелым, а потому непригодным для подвижного боя оружием юркого человека, который всякий раз успевал либо отскочить, либо уклониться от удара и упорно продолжал выискивать удобный момент для решающей атаки.

Противник амазонки упал в очередной раз, и Лауда сделала было шаг к Безымянному, желая помочь ему в поединке с самым опасным из противников, но Чей Чен отрицательно качнул головой, давая понять, что справится сам. Лауда пожала плечами и, походя еще раз наказав едва не рыдавшего от отчаяния мальчишку очередным ударом, быстро пошла к Шагру, противник которого, неудачно отпрыгнув, оказался в опасной к ней близости. Хлыст амазонки мгновенно обвил его руку, державшую кривой туранский меч, и рванул ее в сторону. Человек потерял равновесие и повалился навзничь. Еще падая, он увидел, как чудовищный молот противника опускается на него. В глазах его промелькнул ужас надвигающейся смерти. В следующий миг кость черепа хрустнула, выпуская наружу выплеснувшийся мозг. Не в силах сдержать отчаяния, Рина закричала сквозь слезы, на миг позабыв о собственной боли.

Родгаг натянул свой чудовищный лук, но стрелять не торопился, и можно было только дивиться неимоверной силе, таившейся в его руках. Он словно ждал какого-то мгновения, и, когда выстрелил, стало ясно какого, хотя выпущенная стрела так и не настигла избранной стрелком цели. Учитель вдруг побледнел, превратился из человека в туманный силуэт, замерцавший радужными переливами, и в тот миг, когда стрела должна была коснуться его тела, последние запоздавшие блики погасли. Стальной наконечник ткнулся в камень, но, не в силах пронзить его, лишь выбил сноп искр. Черное древко переломилось пополам и упало на землю.

— Зачем ты сделал это?

Голос Чей Чена звучал спокойно, но в глазах пылал бешеный огонь, и видно было, что сдерживает он себя с трудом.

— Прости,— ответил горбун со смирением, которого Конан никак не ожидал услышать,— хозяйка собирается прийти, и мы не имеем права рисковать ее жизнью. К тому же ты мог только проиграть. Посмотри! — Он с усмешкой кивнул на сломанную стрелу.— Старый хрыч и не собирался умирать!

Чей Чен обернулся и увидел, что в том месте, где должно было лежать мертвое тело его противника, никого нет. Он не успел ничего сказать. Воздух рядом с ним подернулся знойным маревом, начавшим энергично менять очертания, которое обрело форму человеческого тела, и тогда Конан увидел Рози. Она осмотрелась и кивнула Родгагу. Он натянул свой лук, и еще одна стрела вонзилась в дерево, пронзив правое плечо Рины. Она с трудом подавила стон, с ненавистью посмотрела на колдунью, и тут же левое плечо ее оказалось пробито таким же образом, и на этот раз ей не удалось сдержать крика.

Рози, как ни в чем не бывало, прошла вперед и остановилась перед сидящим на земле парнем. Ее взгляд был полон сожаления и почти ласков.

— Ты огорчен, что не смог помочь своим друзьям?— спросила она, прекрасно понимая, что должно твориться у него в душе. Теперь в голосе ее звучали озабоченность и сочувствие.

— Я огорчен, что не смог прикончить никого из вас!— с ненавистью бросил он, смахнув злые слезы.

— Прикончить?— Лицо Розы отразило искреннее удивление.— Но за что?

— Вы убили моих друзей!— в отчаянии выкрикнул он.

— И ты считаешь это достаточным основанием?— Словно заботливая мать, Роза печально покачала головой.

— Конечно!

Парень продолжал огрызаться, не понимая, к чему она клонит.

— Тогда мы квиты, — спокойно заметила она.

— Не понимаю,

Парень, похоже, впервые задумался над ее словами.

— Мы убили твоих друзей за то, что они убили очень многих наших друзей,— терпеливо объяснила она,— а ты сам только что сказал, что такая месть справедлива.

— Не слушай ee!— крикнула Рина, но следующая стрела пронзила ей бедро, заставив застонать от боли.

— А твой Учитель учил их делать это!— как ни в чем не бывало закончила Рози.

Парень взвыл, и не успела Лауда даже поднять свою плеть, как он подхватил валявшийся на земле меч и почти без замаха ударил. На какое-то мгновение Конану показалось, что удар его достигнет цели, но клинок Чей Чена преградил ему путь.

— Ты попытался убить безоружную женщину. Это скверно,— грустно сказала Рози.— Но я тебя понимаю — ты очень любил Учителя.

— Да, я любил Учителя! — воскликнул парень.— Вы убили его! Я вас ненавижу! — выкрикнул он.

— Но мы не убивали его,— с деланным удивлением возразила Роза.

— Ты лжешь, ведьма!— в отчаянии крикнул он.

— Но зачем?— пожала она плечами.— К тому же это легко проверить. Посмотри, он бился рядом с тобой, но трупа нет! Он просто бросил вас, когда почувствовал, что терпит поражение.

— Не верь ей!— вновь закричала Рина, и следующая стрела, пронзившая вторую ногу, заставила ее умолкнуть.

— Он предал тебя и всех вас,— словно не слыша ее слов, продолжила женщина в платье из змеиной кожи,— а ты готов ради него расстаться со своей жизнью…

— Чего ты хочешь?

Парень совсем растерялся. Он не мог понять, к чему весь этот разговор и чего от него хотят.

— Я хочу, чтобы ты послушал меня, не перебивая.

— Говори,— хмуро ответил он.

Парень был совершенно сбит с толку и отчаянно хотел понять хоть что-нибудь.

— Пойдем с нами.— Она увидела, что он собирается возражать, и подняла руку.— Тебе нужны друзья? Ты получишь друзей! Тебе нужен учитель? Он у тебя будет. Ты хочешь иметь врагов, с которыми можно сражаться? Их будет в избытке! — Она испытующе посмотрела ему в лицо.— Ты спросишь, смогут ли тебя убить? Да, смогут, но тебя никогда не предадут друзья, не бросит учитель, как это случилось только что.

— Не верь ей!— снова крикнула Рина, но следующая стрела заставила ее захлебнуться собственным криком.

— Тебя ждет выбор — жизнь или смерть,— продолжала Роза.— Смотри, мальчик, не ошибись и помни: очень многое зависит от того, на какой позиции ты стоишь, ведь даже смерть может быть и злом, и благом.

Похоже было, что парень потерял способность соображать. Только что все было просто и понятно. У него были друзья, и был Учитель — почти бог! И когда пришли враги, они бились с ними плечом к плечу! Но вот он остался один, и Учитель бросил его, позорно бежав, и от этого факта никуда не деться! Это просто не вмещалось в рамки его сознания! Он не знал, что ответить, а Рина беззвучно плакала, понимая, что первый же звук, который она издаст, вызовет новую стрелу и новую боль. Внезапно взгляд юноши упал на женщину, которая нынешним утром привела нового ученика, теперь лежавшего с размозженной головой.

— Что будет с ней?— внезапно спросил парень.

— Она умрет,— равнодушно ответила Рози.

— Вы оставите ей жизнь, если я пойду с вами?— спросил он.

— Что тебя так к ней привязывает?— удивилась колдунья.— Впрочем, если ты настаиваешь, пусть будет по-твоему.— Она решила сделать великодушный жест.— Пойдешь с нами, и она останется жива.— Колдунья посмотрела в глаза парню.— Hy?! Так да или нет?!

— Я согласен.— Он опустил голову, но вдруг вскинулся.— Только не вздумай обмануть меня!

— Не сомневайся,— успокоила его Роза,— я сдержу слово. К тому же ты всегда сможешь это проверить. Уведите его,— приказала она и тут же добавила: — А ты, Шагр, задержись.

— Что ты хочешь с ней сделать?— встрепенулся парень, заподозрив недоброе.

— Успокойся,— усмехнулась Рози,— я обещала сохранить ей жизнь и сдержу слово, но если оставить ее так, то вряд ли она доживет до утра.

Парень склонил голову и, стараясь не смотреть на Рину, пошел со своими провожатыми. Кто-то уже начертил Копыто Нергала, и, по мере того как они заходили в его узкое устье, силуэты их истончались и людей в долине становилось все меньше. Сперва пропал Чей Чен, за ним паренек, после него Родгаг, и последней исчезла Лауда.

Оставшись наедине с пленницей, Роза подошла к ней и, остановившись в двух шагах, окинула женщину придирчивым взглядом.

— Тебе повезло,— цинично усмехнулась колдунья.— Но, раз уж так случилось, быть может, и ты перейдешь на нашу сторону?

Рина посмотрела на нее полными слез глазами и плюнула в лицо. Роза достала кружевной платок и коснулась им щеки, вытирая плевок.

— Что ж,— она оставалась спокойной, но злобная усмешка появилась на ее лице, не предвещая ничего хорошего,— я обещала сохранить тебе жизнь и не намерена нарушать слова. Но за то, что ты сделала сейчас, ты будешь наказана и день этот запомнишь на всю жизнь,— прошипела она.— Шагр, возьми ее!

Похожий на быка человек подошел к пленнице, достал кинжал и располосовал одежду Рины, так что она осталась перед ним совершенно нагой. Шагр окинул ее плотоядным взглядом и обернулся к своей повелительнице:

— Что я могу с ней сделать?

— Все, что тебе угодно, лишь бы она осталась жива. Нельзя нарушать данного слова!

Верзила ухмыльнулся, бросил на землю тяжелый боевой молот и медленно, со зверской ухмылкой глядя на жертву, начал обламывать древки стрел. Рина учащенно задышала и до крови закусила губу, стараясь не закричать от боли и невыносимого стыда. Глаза ее расширились от ужаса. Роза усмехнулась:

— Вперед, мой друг! А я, пожалуй, пойду. Не стану вам мешать.

Шагр осторожно ощупал тело женщины, заставив ее глухо застонать, потянул на себя, отрывая от дерева. Она не могла защищаться, и, когда ее отчаянный крик огласил Священную Рощу, киммериец содрогнулся и снова рванулся на помощь…

… Багряная, кровавая пелена стояла перед глазами, Конан ловил ртом воздух, не в силах отдышаться. Наконец его могучий организм взял свое, и он начал приходить в себя: багровая муть поредела, кровь перестала молотом бить в висках, дыхание успокоилось.

Олвина сидела рядом и печально смотрела на Конана.

— Ты любил ее?— спросила она, когда увидела, что взгляд киммерийца стал, наконец, осмысленным.

— Сейчас я думаю, что да,— ответил он.— Она ведь спасла мне жизнь, когда Митра лишил меня разума, но пути наши разошлись. Однако… Откуда ты знаешь? — спросил он, вглядываясь в бездонные глаза прекрасной немедийки.

Губы ее тронула едва заметная грустная усмешка, и это не ускользнуло от внимания Конана. На время он даже позабыл о своем сне, мгновенно припомнив чувство, с которым засыпал. Он внимательно посмотрел на свою подругу. Привыкнув видеть ее рядом и днем и ночью, киммериец даже перестал замечать ее красоту. Однако теперь он увидел, что многое изменилось: привычные жесты стали другими, мимика придавала лицу иные выражения, на смену порывистой грациозности женщины-воина пришла томная женственность опытной куртизанки. Лишь любовь по-прежнему светилась в глазах. Правда, теперь Конан поймал себя на том, что все непривычное, подсказанное памятью, смутно знакомо ему.

— Кто ты?— спросил Конан.— Я вижу перед собой Олвину, но ты не она!

— Забыл…

Девушка грустно покачала головой и вдруг придвинулась к киммерийцу. Прекрасные глаза влажно блеснули, губы призывно дрогнули, лицо мгновенно преобразилось, излучая такую волну желания, что сердце Конана забилось, вот-вот готовое выскочить из груди. Она прильнула к его устам.

— Неужели забыл?!

Ее дрожащий голос прозвучал страстно, но чувствовались в нем и затаенная тоска и надежда.

— Деркэто!— выдохнул он.

— Ты только теперь вспомнил меня…— Она грустно покачала головой.

— Нет,— через силу улыбнулся Конан,— еще вчера я почувствовал тебя.

— Так ты не забыл?!

На миг надежда изгнала тоску, но вместо ожидаемого всплеска ответной радости она увидела словно окаменевшее лицо Конана.

— Зачем ты сделала это?

— Ты мне не рад…— с тоской произнесла она.

— Я рад видеть тебя,— сами собой произнесли его уста, и Конан понял, что это правда.— Но зачем ты сделала это? — повторил он.

— Та, чье тело я сейчас занимаю, просила меня соединить вас, и я решила попытаться.

— Кром! А ты отзывчива, Богиня Страсти! — горько усмехнулся киммериец.

— Твой сарказм не к месту, милый. В любви каждый старается для себя.

— Так ты…

— К чему скрывать то, что и так ясно, раз я здесь!

— Ты же знаешь, что это невозможно.

— А если бы?— не унималась она.

— Если бы…— Он задумался, но тут же тряхнул головой.— О чем ты говоришь! Для меня уже не может быть никаких если, ведь люди не бессмертны!

Однако Деркэто, похоже, извлекла из его слов, а быть может, и поведения что-то для себя важное, потому что удовлетворенно кивнула, и, хотя спорить не стала, вид у нее был весьма довольный.

— Так, значит, нет?

— Ты ведь знаешь — у нас разные пути,— уже совершенно спокойно ответил он.

— Все в жизни меняется. Как знать, быть может, и ты еще изменишь свое мнение,— заметила она.

— Что ты хочешь сказать?

Он обернулся к девушке и, увидев встревоженное лицо Олвины, поначалу ничего не понял.

— Что с тобой? — Она заботливо отерла пот с его лба.— Опять тот сон?

Это была Олвина, но теперь уже не только телом, но и душой, и Конан понял, что осознает это не без грусти. Однако он тут же подавил это чувство и, обняв девушку за плечи, успокоил ее:

— Все хорошо. Теперь я знаю все, и кто-то скоро ответит за это.

Зенобия не находила себе места. Ночью она проснулась словно от удара, с твердой уверенностью, что над мужем нависла неотвратимая беда. После пережитого накануне вечером ужаса, когда зашевелились древние стены замка и одна из них, приняв облик отвратительного монстра, попыталась расправиться с ней и с сыном, королева никак не могла успокоиться.

Люди были взбудоражены, замок напоминал гудящий улей, и полночи о сне никто не помышлял. Спать отправились лишь под утро. Зенобии с трудом удалось заснуть, когда в душу ее острыми когтями вцепилось предчувствие беды. Королева встала и остаток ночи металась по спальне, словно зверь, запертый в клетке, не находя себе места. К утру она решила, что делать, и, едва день вступил в свои права, бросилась в храм Митры, находившийся тут же, в замке Троцеро.

Собственно, это был не храм, а всего лишь небольшая комнатка, в которой было устроено святилище Митры. Доступ сюда имели лишь члены семьи, но Троцеро любезно предоставил ей с сыном возможность возносить здесь свои мольбы Подателю Жизни.

Зенобия закрыла за собой дверь. Ее била нервная дрожь, ноги едва держали, и она без сил опустилась на колени, обратив пылающий взгляд к небольшой статуе Митры, которая стояла в неглубокой овальной нише, приподнятой над полом.

— О, Податель Жизни, Творец Всего Сущего,— молитвенно сложив руки, заговорила она быстрым, взволнованным шепотом,— молю и заклинаю: услышь меня и помоги! Ты знаешь, через сколько препятствий пришлось пройти мне, чтобы спасти свою любовь, так не дай же угаснуть жизни того, кому она посвящена. Если будет на то твоя добрая воля, возьми мою жизнь, но у него не отбирай

Она говорила и говорила. Слова лились из нее сами собой, складываясь во фразы, которыми она описала всю свою жизнь, от рождения и до сего дня. Словно отворились ворота шлюза и позволили выплеснуться тому, что она столь тщательно скрывала ото всех, даже от Конана, в течение стольких лет.

Сквозь слезы смотрела она на светлый образ Митры, и ей казалось, что он благосклонно, с отеческой улыбкой выслушивает ее исповедь. Но когда зазвучал рассказ о ее перевоплощении, словно грозовая туча пронеслась над его челом, придав лицу мрачное, жестокое выражение, и тогда Зенобия поняла, что поступок ее не понравился Подателю Жизни. Однако очень скоро лик Светлого Бога вновь прояснился, и она вздохнула с облегчением, но затем сомнения вновь вернулись к ней. Правильно ли она поступила, нарушив запрет Деркэто и рассказав об их договоренности?

Она говорила и изводила себя вопросом: показалось ей это или нет? Однако, как ни мучительны были сомнения молодой королевы, ответов она так и не получила. Она закончила говорить и молча смотрела в безжизненные глаза каменного бога, словно и впрямь ожидала от него вразумительного ответа. Внезапно она ощутила тяжесть в груди, почувствовала дурноту, голова у нее закружилась, и, чтобы не упасть, ей пришлось опереться рукой о стену.

Что это? Неужели всемогущий услышал ее и принял жертву? Она постояла еще некоторое время, стараясь не двигаться и приходя в себя, потом тихонько встала и склонила голову.

— Благодарю тебя, Пресветлый, за то, что внял моей просьбе. Пусть я умру, но он останется жив,— повторила Зенобия и нетвердой походкой пошла прочь.

Вход в пещеру больше походил на уродливую, не слишком заметную дырку в теле горы, края которой заросли мхом, а свешивавшийся почти до земли плющ закрывал ее едва ли не полностью.

Конан запалил факел, отвел живую занавесь в сторону и, согнувшись, вошел внутрь. Шагов пять ему пришлось идти в таком положении, потом ход резко расширился, киммериец смог выпрямиться и пошел быстрее. На пути ему постоянно попадались ответвления от основного хода, которые, впрочем, никуда не вели. Правда, среди них оказались два длинных коридора, отнявших достаточно много времени, прежде чем выяснилось, что заканчиваются оба тупиками.

Только после этого путники вновь двинулись вперед и вскоре подошли к месту, которое перегораживала невидимая преграда. Она не жгла и не отталкивала, как того можно было бы ожидать. Просто не пропускала сквозь себя ничего, кроме света факелов.

Люди стояли и смотрели на продолжение тоннеля, круто уходившего влево, но попасть туда не могли, и о том, что находится за поворотом, оставалось только гадать.

— Отойдите, друзья.— Вербар выступил вперед.— Это моя забота.

Он остановился в шаге от препятствия и долго глядел на прозрачную стену, словно рассматривал некий рисунок, видимый только ему, но никак не мог понять скрытого в нем смысла. Наконец он наклонил посох, и серебряный орел коснулся клювом невидимой преграды. Мягкое голубое сияние разлилось по ее поверхности, и Конан с удивлением увидел тяжелую дверь с множеством заклепок, скреплявших воедино ее части. Странная картина быстро потускнела и на глазах погасла, а киммериец так и не успел разглядеть какого-либо запора. Зато Вербар выглядел довольным. Он аккуратно прислонил посох к стене и, засучив рукава, подошел к проходу, который вновь казался пустым. Несколько мгновений он постоял опустив голову и сосредоточиваясь, потом руки его коснулись преграды и принялись осторожно ощупывать ее поверхность. Остальные зачарованно следили за его действиями — ведь от их успеха зависело теперь все. Наконец после одного из неуловимых движений, слившегося с сотнями предыдущих в единую цепь неудачных попыток, что-то звонко щелкнуло в невидимом механизме запора, и Вербар, опустив руки, вздохнул с облегчением:

— Все.

Олвина недоверчиво посмотрела на него, подошла поближе и остановилась рядом. Затем сделала шаг, другой, третий и, изумленная, обернулась:

— Стены больше нет!

Все бросились вперед, но, свернув за поворот, застыли в оцепенении. Огромные сундуки, маленькие сундучки, сундуки средних размеров были сложены друг на друга одной огромной горой, возвышавшейся посреди просторной пещеры. Их было не меньше четырех десятков, а то и больше, обитых железом и потемневшей от времени медью, обтянутых буйволиной кожей, а то и просто выкованных из бронзы, с висячими замками и запорами, врезанными внутрь стенок.

Конан обвел равнодушным взглядом огромную гору чужого добра и внезапно словно почувствовал незримый толчок. Он начал осторожно обходить рукотворный холм, пока не подошел к примостившемуся на крышке огромного сундука маленькому сундучку, обтянутому голубым сафьяном,— скорее, его можно было назвать большим ларцом — и открыл незапертую крышку. Ослепительное сияние залило своды мрачной пещеры, заставив людей прикрыть глаза.

— Факел! Конан!— закричал Вербар.— Убери от него факел!

Только когда факелы унесли за сундучную гору, на Шар стало можно смотреть безболезненно. Теперь он переливался мягким бело-голубым сиянием, в котором угадывались ясная синева небес и ослепительно белые снега на вершинах северных гор, свежесть весеннего утра и ласковое солнечное тепло. Он источал дремавшую до поры мощь пламени, бушующего в кузнечном горне, и прохладу студеного ключа, а свет его и бодрил, и освежал.

Это был он — Шар Всевидения!

Солнце жгло немилосердно. Конан поднял руку и натянул поводья. Конь его остановился и начал отфыркиваться, старательно освобождая ноздри от набившегося внутрь песка. Спутники киммерийца — Вербар, Олвина и Калим — остановились рядом.

— Далеко еще? — спросила девушка, останавливая своего коня рядом.

Конан прикрыл от палящего солнца глаза и осмотрелся из-под ладони. Во все стороны, насколько хватал глаз, тянулось однообразное желтое поле. Разница состояла лишь в том, что где-то это была плоская равнина, а в иных местах ее сменяли волны барханов. Жаркий воздух, неровными волнами поднимавшийся от раскаленного песка, причудливо искажал неясно видневшиеся вдалеке купола и башни, придавая им странный, призрачный вид. Однако Конан признал в них Ханарию.

— Теперь уже скоро,— сказал он, удовлетворенно кивнув.— Ну! — Он шлепнул своего гнедого по крупу.— Пошевеливайся! Пелиас уже заждался!

Однако кони, словно, и сами почуяли близость долгожданного жилья, где можно будет отдохнуть, вдоволь напиться воды, и припустили, будто не проделали только что изнурительный переход под палящим солнцем. Око Митры клонилось к закату, когда маленький отряд въехал в ворота, и Конан с удивлением узнал Крассида — сотника стражи Западных ворот. Видно, что-то не сложилось в жизни бородача, раз он так надолго засиделся на этом месте. Впрочем, Конану не было до него дела. Он лишь отметил, что воин остался таким же, как и во время их первой встречи, разве что седины в бороде прибавилось.

Проезжая мимо, Конан кивнул ему как старому знакомому и с удовлетворением увидел, что тот ответил на его приветствие. Киммериец натянул поводья.

— Ты не забыл меня, старый вояка?

— Таких, как ты, не забывают! — ухмыльнулся тот в бороду.

— А где молодой забияка, что так не хотел впускать меня в прошлый раз?

— Такие долго не живут. Его прирезали через год.— Крассид досадливо поморщился.— Что поделаешь, он так и не научился вежливо разговаривать с гостями славной Ханарии.

— Чего не скажешь о тебе,— улыбнулся Конан.— Что ж, выпей за мое здоровье!

Киммериец бросил бородачу империал, который тот ловко подхватил на лету.

— С большим удовольствием, господин.

Проехав мимо, Конан свернул налево и направил отряд по узкой кривой улочке, уводившей к северной части города, где в высокой башне жил Пелиас.

— Великий Митра,— изумленно прошептала Олвина, увидев, сколько золота вмуровано с раствором в каменную кладку,— да на это золото можно…

Конан ухмыльнулся и, толкнув тяжелую металлическую дверь, бесшумно отъехавшую внутрь, пошел за знакомым уже огненным шариком, который так же внезапно, как когда-то, вспыхнул перед самым его лицом. Он был готов к этому, но вновь, как и десять лет назад, невольно отшатнулся.

— Я давно уже жду тебя, Конан,— услышали они голос.— Поднимайся ко мне!

Словно дождавшись этой команды, шарик поплыл вперед, и четверо людей ступенька за ступенькой поднимались следом, пока не очутились перед окованной медью дверью, испещренной тайными знаками, которые причудливо переплелись в замысловатый узор. Дверь отворилась, светящийся шарик погас, и Конан со спутниками вошли в большую, устланную коврами комнату.

Олвина восхищенно осмотрелась. Никогда прежде ей не доводилось бывать в таком месте, как это. Резная мебель и настенные украшения были не просто предметами обстановки, а подлинными произведениями искусства, свезенными сюда со всех концов света. Серебряная посуда, фарфор и хрусталь поражали тонкостью изготовления и росписи. Девушка переводила зачарованный взгляд с одной вещи на другую, а ей уже хотелось посмотреть еще на что-то! Наконец ее взор наткнулся на Пелиаса, и она принялась рассматривать его, словно маг тоже был деталью меблировки. Колдун был сед, худ и высок и носи одежды ученого.

Олвина отметила его мягкую улыбку и словно проснулась. Ей стало стыдно, она потупилась и покраснела, сразу став похожей на пойманную за шалостью, пристыженную девчонку.

— Добро пожаловать, Конан! Рассаживайтесь, друзья. Я рад, что все мы в сборе, и даже Мэгил только что прибыл из Пуантена, словно вы сговорились заранее! Это добрый знак.

Конан повернулся к бывшему жрецу Митры.

— Как там дела?— с нетерпением спросил он.

— Один раз они попытались добраться до королевы и твоего сына, но все обошлось,— поспешил успокоить его Мэгил.— Правда, им удалось изрядно напугать твоих родных. Конан сжал кулаки, но промолчал. Тут только Пелиас заметил пришедшего с Конаном старца и порывисто вскочил.

— Вербар! — Они обнялись.— Как давно мы не виделись!

— Да, лет двадцать минуло с тех пор. Я слышал,— заметил Вербар,— что ты вырвался от Тзота, и давно уже хотел навестить тебя.

— Ну, вот и навестил.— Пелиас улыбнулся.— Садись. Нам очень многое нужно обсудить, потому что завтра будет поздно.