"Александр Терентьевич Кононов. Повесть о верном сердце " - читать интересную книгу автора

- "Весельс".
- Там, где мы раньше жили, все говорили "васаля".
- А где вы раньше жили?
- О-о, - протянул Ян, - далеко! Я ж тебе говорил: у самой Даугавы.
Да, Гриша слыхал. Разве про Даугаву - это не сказка?
- Даугава... - протянул он задумчиво. - Та, что схоронила невод...
- Ну, по-вашему - Двина. А по-латышски - Даугава.
- Неправда.
Гриша был разочарован. Он слышал, что Двина - река большая, по ней
ходят пароходы; но Даугава - это другое, это - из сказки.
- Правда! - упрямо сказал Ян. - И вот там говорят не "весельс", а
"васаля".
Что там говорят "васаля", Гриша готов был поверить. Но про Даугаву Ян
напутал или сочинил. Даугава - это золотые волны, каждая из них - с гору.
Это они скрыли бесстрашного старика.
Тут мальчики увидели Миная, который нес на себе куль с мукой. Старый
Пшечинский подкрался сзади и вскочил на этот куль, сел на него верхом. Он
любил подшутить. Минай с той же легкостью понес куль дальше вместе с
арендатором, будто и не почуял ничего. А может, и в самом деле не заметил?
Пан Пшечинский перепачкался в муке, соскочил на землю и, тяжко пыхтя,
словно после работы, стал отряхиваться. И сказал завистливо и восхищенно:
- От здоров москаль! От лайдак, медведь!
Он устал больше, чем Минай; выпученные глаза его налились кровью.
Большой Минай усмехнулся и, не останавливаясь, пошел с кулем к
пекарне. Пекарня была в доме, где жили Пшечинские. Да, они жили не в избе,
это был настоящий дом, чуть поменьше, чем у Перфильевны.
Пшечинские и держали себя ровней с помещицей, а может быть, и выше
считали себя. У них на то имелись свои причины.
Пшечинские были шляхтичи.
Сыновья арендатора - Станислав и Юзеф - грамоты не знали, ходили в
серых самодельных свитках и с виду ничем не отличались от крестьян. И все
же, когда Перфильевна кричала со своего крыльца на пана Пшечинского, он с
воинственным гневом расправлял седые бакенбарды и орал в ответ:
- Не позволям! Я дворянин. А вы? Вы кто, сударыня?
После каждой такой ссоры старый Пшечинский брал либо глиняную миску с
сотовым медом, либо завернутый в чистое полотенце пирог и шел мириться к
помещице.
Та принимала подарок благосклонно, и недавние враги подолгу толковали
о том, как унять крестьян: взяли мужики волю за последний год.
Что-то давно не ругались Пшечинские с Перфильевной.
Должно быть, поэтому и увидели Гриша с Яном в тот день необычайное:
впереди шел сам пан Казимир Пшечинский, за ним, без шапки, -
старик-крестьянин, а позади - Станислав, сын арендатора; в руках у него
был топор.
В это время у крыльца под каштанами накрывали стол для вечернего чая.
Там, кроме Перфильевны, были гувернантка Ирма Карловна и Дамберг.
Старый Пшечинский, галантно склонившись, с шапкой на отлете,
отрапортовал:
- Прошу судить вора, рубившего осину в вашем лесу. Топор у него есть
нами конфискован.