"Григорий Иванович Коновалов. Как женились Чекмаревы (Повесть) " - читать интересную книгу автора

яблоне, скользя подошвами по дну. Потоптался вокруг деревца, осторожно
потрогал крупными и жесткими пальцами ствол и, будто раздувая пламя,
подышал на влажные от водяного пара цветы, все еще сомневаясь, свой ли у
яблони густоцвет?
В прежние времена Афанасий оборвал бы цвет, чтобы яолонька, не изнурял
себя материнством, гнала прирост.
Но теперь, в войну, когда все живое торопилось повзрослеть, он заробел
обесплодить ее. Сама справится, коли приспела охота плодоносить.
Пчела, прошумев мимо уха, села на цветок и самозабвенно начала рыться в
розово-желтой сердцевине,
Афанасий выпятился на берег, подрыгал ногами, сбрасывая с сапог грязь,
поднялся по тем же в каменистом взгорье вырубленным ступенькам.
У обрыва на бревне сидел отец, накинув на плечи ватник, локоть утвердил
на колене, в ладони упокоил подбородок. Из короткой трубки запашистып
стекал дым по усам.
- Что это за порядки, Афоня? Не появись лодка на реке или, не дай бог,
в протоке за кустами. Катер подлетает: сматывайся, дед! А почему? Ты
командуешь?
- Зона угрожаемая. Кто тебя знает: рыбачишь или мины ставишь?
- Мины. Магнитные. Шестьдесят пять лет знали меня, а теперь застило. Да
разве я о том скорблю?
- Трудно стало понимать тебя, батя.
- Я заговариваюсь?
- Не договариваешь.
В это утро отец изводил Афанасия; мы, старики-де, свое отслужили,
революцию сделали, теперь с нас, стариков-дураков, спросу мало, из
профсоюза не выгонишь и в тюрьму не посадишь, если что не так завернем. А
если исключишь или посадишь, пропадешь без нас, стариков.
Афанасий, сжавшись, молча противостоял родителю, спасаясь: только
возрази, и отца прорвет и понесет. Или еще горше: положит на стол
похоронку на Витю, уйдет в едкую отрешенность. Но чем опасливее держался
Афанасий близ больного места, тем чаще сам отец натыкался этой рапой на
острие.
- Первый раз за всю мою жизнь не радуюсь весне.
И зачем только пережил я матушку?
- Что же делать, батя?! Жить надо...
- Жить, жить! Лодку не докрасил, бросил. Сад зачужал... А тут еще на
фронте херня-мурня. Под Харьковом зашебутились наши - и молчок, притихли.
Не двинут нас германцы под самое сердце?
- Наступают.
- Ну, летось внезапность. А сейчас что?
- Да я откуда знаю?! Командование объяснило - сосредоточили
превосходящие силы на одном южном направлении. А больше мне неизвестно.
- Врешь. Ныне от отца скрываешься, завтра - от народа... Гляди, парень.
- Думай, что говоришь.
- Слышь, Афоня, родной, а может, оплошали мы, через свою доброту кровью
умываемся? Больно уж доверчивы. Уж таких простодыр, как русские, не
сыскать.
- Да, может быть, и так.
- Да что ты поспорить-то боишься?! - воскликнул отец со слезой в