"Роберт Конквест. Большой террор. Книга 1" - читать интересную книгу автора

Есть предположения, что Орджоникидзе участвовал в интригах вместе с
Зиновьевым в 1925 году и вместе с Бухариным в 1928- а потом последовательно
предал и того и другого.[38]
С другой стороны, колебания Орджоникидзе происходили скорее всего от
его слабохарактерности, а не от злой воли. Он был не холодным и расчетливым,
а темпераментным человеком. Он был готов принять Зиновьева и Каменева
обратно в члены партии в 1927 году на лучших условиях, чем предлагал Сталин.
Орджоникидзе говорил тогда о них как о людях, "которые немало пользы
принесли нашей партии и не один год боролись в наших рядах",[39] и с
горячностью отмежевался от наиболее тяжелых обвинений по адресу
Троцкого.[40] Орджоникидзе пользовался значительной популярностью в партии и
в последующие годы оказывал на ее политику в какой-то мере смягчающее
влияние.
Киров вступил в партию в Томске в 1904 году, 18-ти лет от роду. При
царизме его четыре раза арестовывали и высылали. В момент Февральской
революции 1917 года Киров руководил большевистской организацией во
Владикавказе. Работа была типичной для подпольщика-боевика: не крупной по
масштабу, но требующей большого напряжения.
Подобно Орджоникидзе, Киров тоже не обладал некоторыми худшими
сталинскими чертами. Как и Орджоникидзе, он был довольно популярен в партии.
Киров был русским по национальности, Сталин - нет. Кроме того, единственный
среди всех сталинцев, Киров был очень убедительным оратором. Он неуклонно
проводил сталинскую политику коллективизации и индустриализации, но, похоже,
без того оттенка злобности, который характерен для Сталина и его ближайших
соратников. Киров бывал беспощаден, однако он не был ни злодеем, ни
раболепным исполнителем чужой воли.
Зарубежный коммунист, долго имевший дело с Кировым, вспоминает, что в
его ленинградском кабинете не было и следов так называемого "революционного
энтузиазма", а сам Киров "по своим высказываниям и методам руководства
напоминал культурных высших чиновников, которых я знал в Брюнне".[41]
Такие люди как Киров и Орджоникидзе, Рудзутак и Куйбышев, чьи судьбы
позже стали важными вехами и в то же время препятствиями на пути большого
террора, - такие люди были сторонниками и союзниками Сталина, но не
безусловно преданными ему фанатиками. Они просто не замечали логических
тенденций сталинской политики, не могли представить себе всех темных и
мрачных возможностей сталинской личности. То же можно сказать и о Власе
Чубаре, кандидате в члены Политбюро с ноября 1926 года, и о С. В. Косиоре,
вошедшем в Политбюро в следующем году. Оба они были большевиками с 1907
года, оба рабочего происхождения.
В начале 30-х годов говорили, будто Сталин однажды сказал Ягоде, что
предпочитает людей, поддерживающих его из страха, а не по убеждениям, ибо
убеждения могут меняться.[42] Когда доходило до дела, Сталин не мог быть
уверен, что сторонники по убеждению поддержат его решительно во всем. И он
расправлялся с ними столь же беспощадно, как с оппозиционерами, памятуя
фразу Медичи, флорентийского герцога времен Инквизиции: "Есть заповедь
прощать врагам нашим, но нет такой заповеди, чтобы прощать нашим друзьям".
Среди сталинцев, выдвинувшихся в 20-е годы, наиболее типичным был
Лазарь Каганович. В 1922 году Сталин поставил его заведовать тогдашним
Оргинструкторским отделом ЦК, находившимся в подчинении Секретариата. На XII
съезде партии, в 1924 году, Каганович был введен в Центральный Комитет и