"Бенжамен Констан. Амелия и Жермена" - читать интересную книгу автора

пытался признаться ей "не в любви, а в ненависти". Однако связь с Жерменой
Констан явно воспринимал как "вечную", поэтому, когда в 1814 году, через три
года после их последнего свидания, он вновь увиделся с прежней любовницей в
Париже и убедился, что она наконец охладела к нему, он с некоторым
изумлением занес в дневник: "Теперь у меня не осталось никакой
неопределенности относительно будущего, ибо в ней [Жермене] не осталось и
следа чувства" (по-видимому, ему казалось, что "неопределенность" в их
отношениях будет длиться бесконечно и у них всегда останется возможность
начать все сначала).
Бенжамен Констан вошел в историю литературы (и тем более в сознание
русских читателей) как автор одного произведения - повести "Адольф" (1806--
1810, изд. 1816). Сам Констан, по всей вероятности, надеялся прославиться
совсем другими свершениями: при Наполеоне он был членом Трибуната, в эпоху
Реставрации публиковал многочисленные публицистические статьи, проникнутые
либеральным духом, и принадлежал к либеральной оппозиции в палате депутатов;
в течение многих лет он работал над фундаментальным трудом по
"сравнительному религиоведению" - книгой "Об источниках, форме и развитии
религии", первый том которой вышел в 1824 году, а последние, пятый и шестой,
-- посмертно, в 1831-м. Однако если в 1820-е годы у Констана-публициста были
в России горячие поклонники (к их числу принадлежал, например, П. А.
Вяземский, назвавший его "непреклонным приверженцем всего, что развивает до
законных пределов независимость человека"), то современному русскому
читателю все эти стороны деятельности Констана известны гораздо меньше.
Неизвестна в России и художественная проза Констана (за исключением
"Адольфа"). Впрочем, и французы открыли для себя автобиографические
произведения Констана довольно поздно: "Моя жизнь", иначе называемая, по
цвету переплета рукописи, "Красной тетрадью", впервые опубликована в 1907
году; "Сесиль" - в 1951 году; "Амелия и Жермена" - в 1952 году. Между тем
все эти сочинения не только почти ни в чем не уступают "Адольфу", но
позволяют лучше понять некоторые психологические механизмы, управляющие
констановской прозой.
Констан принадлежит к тому же типу писателей, что и его не менее (если
не более) прославленный современник Шатобриан: это авторы, не любящие и не
умеющие "выдумывать" сюжеты и персонажей. Как Шатобриан вложил в своего
самого прославленного героя, Рене, очень много черт собственного характера,
так и Констан, сочиняя "Адольфа", черпал психологический материал
преимущественно из своей души и из своих взаимоотношений с женщинами ("Моим
пером водило не воображение", - признавался он в дневнике). Сходным образом
именно о себе он писал в "Красной тетради" и в "Сесили". С этим обостренным
автобиографизмом связано, очевидно, и то обстоятельство, что ни одно из этих
произведений (за исключением "Адольфа", да и его Констан отдал в печать
после долгих колебаний) не было опубликовано при жизни автора. Дело,
по-видимому, не только в том, что себя как политического мыслителя Констан
ценил куда выше, но и в чрезмерной откровенности его "художественной" прозы.
Пушкин, процитировав в статье 1830 года "О переводе романа Б. Констана
САдольф'" свои собственные строки из седьмой главы "Евгения Онегина", назвал
"Адольфа" одним из "двух или трех романов,

В которых отразился век,
И современный человек