"Тадеуш Конвицкий. Зверочеловекоморок " - читать интересную книгу автора

Не знаю, стоит ли вам помогать, облегчая чтение. История, которая
сейчас начинается, настолько необыкновенная, увлекательная и ни на что не
похожая, что подлаживаться мне под вас незачем.
Объясню только еще две вещи. Об одной мне нелегко вспоминать. Осенью я
пережил несчастную любовь. Да-да, любовь, а ведь всего год назад фильмы о
любви на меня нагоняли сон. Писать об этом не очень-то приятно, но я человек
прямой и не вижу причин скрывать печальный эпизод из своей жизни.
Впервые я увидел ее в соседнем дворе. Она играла с подружками в
резинку. Это такое новое поветрие. Две девчонки растянули на своих тощих
ногах сшитую в кольцо длинную резинку, а она перепрыгивала через нее по
каким-то непонятным правилам. Честно говоря, мне понравились ее джинсы,
таких я еще не видел. Ну я и остановился посмотреть. А она как раз на минуту
отошла в сторонку, чтобы перевести дух. Заметила меня, откинула с лица прядь
волос и сердито, а может быть, гордо вскинула голову. Меня бросило в жар, и
я застыл как вкопанный, хотя торопился отнести домой сифон с газировкой, за
которым посылала меня в магазин мама. Я простоял так, пока не стемнело.
Не буду всего вам описывать. Это вообще тема интимная, а лично для
меня - очень болезненная. Все знали, что у нее есть симпатия на соседней
улице. Сын не то венгерского, не то перуанского дипломата. Чернявый пацан,
ничего особенного. Все знали, пять дворов, сотни три ребят. Один я, дурак,
понятия не имел. Чем дело кончилось, нетрудно догадаться. Однажды я увидел
их вдвоем. Они шли и нагло лопали мороженое в вафельных стаканчиках, хотя
было уже холодно, - поздней осенью приличные дети на улице мороженого не
едят. И я все понял. Безжалостная молния действительности пронзила самое мое
естество. Это трудная фраза, но ничего не поделаешь. По-другому выразить
свои чувства я не могу. Пускай кто-нибудь вам объяснит.
С этого момента я утратил последние иллюзии, окончательно убедившись в
жестокости мира. Вытащил из папки чистый лист ватмана и принялся рисовать их
на этой роковой улице. Сначала старался, чтобы вышло как можно смешнее. Ее
(имени не называю сознательно) изобразил с огромным носом, усыпанным кучей
веснушек, а его, этого венгра или перуанца, - крохотным, как пекинес наших
знакомых. Но потом мне стало стыдно. Не буду я мстить. Не они виноваты.
Виновата ужасная жизнь.
В общем, вот такими я их изобразил. Какие есть.
Пока я рисовал, мне нестерпимо захотелось самому себе кое в чем
поклясться. А именно что я никогда-преникогда, до конца жизни, никого не
полюблю. Но потом мне пришло в голову, что такую клятву легче будет
сдержать, если отдать свои чувства чему-нибудь другому. И я решил:
выгляну-ка я в окно и первое, что увижу, полюблю и буду любить до самой
смерти. Выглянул осторожно, но за окном ничего не было. То есть не было
ничего особенного. Улочка, как всегда в эту пору пустынная, да терзаемая
порывами холодного ветра акация около памятника одному педагогу. Я долго
ждал невесть чего, пока не сообразил, что дерево это не простое: прошлой
весной из-за него разразился жуткий скандал. Явился старичок с пилой и
принялся спиливать один из четырех, похожих, как близнецы, стволов акации.
Тут же сбежались все обитатели нашей улицы и стали бурно протестовать.
Кто-то даже позвонил в милицию. Но толстый участковый не смог справиться со
старичком, и тот продолжал невозмутимо пилить. Потом оказалось, что никакой
он не вандал, а друг покойного педагога. И что надо было спилить один
ствол - трухлявый, - чтобы спасти все дерево.