"Лев Зиновьевич Копелев. Брехт " - читать интересную книгу автора

молодежью, умеет отличать настоящее искусство от подделок и, не стесняясь,
говорит правду любым авторам.
Квартира Фейхтвангера совсем непохожа на логово Брехта - большая,
нарядная, опрятная. Книжные шкафы, картины, множество фотографий в рамках,
ковры, бронза, фарфор, дубовые кресла.
Хозяин всего этого - щуплый, рыжеватый, очень старательно причесанный;
большие пристальные очки; сдержан, вежливо улыбается, выпячивая нижнюю
толстую добрую губу, а верхняя - тонкая, насмешливая, злая. Он ничем не
похож на горластых, бесцеремонных приятелей Брехта.
Неужели этот франт, угнездившийся в роскоши, говорящий нарочито
литературно - едва заметна баварская гортанная певучесть, - может понять его
драму, в которой никаких прикрас, никаких ужимок, одна голая сердитая
правда? Брехт чувствует себя неуверенно, злится и поэтому разговаривает
грубее, чем собирался, спешит уйти.
Фейхтвангер вспоминает: "...в мою мюнхенскую квартиру вошел очень
молодой человек, тщедушный, плохо бритый, небрежно одетый. Он жался к
стенам, говорил на швабском диалекте, принес пьесу, назвал себя Бертольт
Брехт; пьеса называлась "Спартак". В противоположность большинству молодых
авторов, которые, отдавая свои рукописи, говорят обычно, что их творение
вырвано из кровоточащего сердца, этот молодой человек настойчиво говорил,
что написал пьесу исключительно для заработка".
Драма "Спартак" потом была переименована в "Барабанный бой в ночи".
...Солдат Андреас Краглер возвращается в Берлин из плена из Марокко; он
узнает, что его невеста Анна изменила ему с преуспевающим дельцом,
забеременела и собирается выходить замуж. Ее отец, владелец фабрики, доволен
зятем. В городе восстание. За сценой уже начинаются уличные бои. Краглер
тщетно спорит с родителями неверной Анны. В отчаянии он уходит, примыкает к
восставшим спартаковцам. Анна идет вслед за ним, ищет его. Наступает
рассвет. Краглера ждут товарищи на баррикадах, но он встретился с Анной, и
она уводит его. Пусть она уже не та, о которой он мечтал на фронте и в
плену, но он уходит с нею, чтобы "просто жить". Он говорит, обращаясь к
товарищам и к зрителям: "Вы почти утонули в слезах, оплакивая меня, а я
только простирнул сорочку вашими слезами. Вы хотите, чтобы мое тело гнило в
сточной канаве ради того, чтобы ваши идеи устремлялись в небеса? Вы пьяны,
должно быть. Мне вы осточертели. Ведь это же обыкновенный театр. Здесь
подмостки и луна из бумаги, а там зато мясорубка, бойня, и только это
настоящая жизнь..." Он говорит с исступленным бесстыдством: "...бедняки
умирают в "газетном квартале", дома обрушиваются на них; утро сереет; они
лежат на асфальте, как утопленные кошки... а я свинья, и свинья идет домой".
Краглер уходит, чтобы жить без мечты, без радости, хоть как-нибудь, но
жить.
В нем та же неистовая скотская жажда жизни, что и в Ваале; и художник
показывает ее так же беспощадно, с той же увлеченностью исследователя, не
проклиная и не оправдывая. Он показывает мир, в котором любовь к жизни,
оставаясь только стихийной силой, превращает человека в свинью. Но, обличая
свинство героя, он вместе с тем старается понять Краглера и по-своему жалеет
его.
Фейхтвангер пишет: "Люди в этой пьесе говорили диким и сильным языком,
независимым от моды, не вычитанным из книг, а услышанным от народа. Я
позвонил автору: зачем он лгал мне, будто писал эту пьесу только из-за