"Лев Зиновьевич Копелев. Брехт " - читать интересную книгу автора

длинной палкой с бумажным фонарем. Брехт поет высоким резким голосом,
отчетливо выговаривая все слова, даже такие, которые в благопристойном
обществе считаются грубо неприличными.
Аугсбургские обыватели испуганно шарахаются, ругаются и отплевываются,
заслышав эти концерты. Можно только пожалеть директора Брехта. Его сын
совсем от рук отбился. Добро бы еще только мальчишеское озорство - студенты
всегда чудят, - но этот уже совершеннолетний, двадцать один год исполнился.
Увел девушку из хорошей семьи, живет с ней невенчанный. Родился ребенок, а
они не то что в церковь, даже в магистрат не пошли, чтобы узаконить свою
связь. Вот они, последствия всех этих революций, Советов, спартаковских
идей. Разрушаются устои морали и семьи, для наглых мальчишек уже ничто не
свято.

***

В июле подписан мирный договор в Версале.
Условия мирного договора тягостны и оскорбительны. Они возмутили многих
людей в Германии; правительство старается использовать это возмущение и
чувство ущемленного национального достоинства. Социал-демократы громче всех
правых обвиняют державы Антанты в том, что это они морят немецкий народ
голодом, нарочно вызывают экономическую разруху. Правительственные чиновники
и социал-демократические газеты, пасторы в церквах, офицеры в казармах
настойчиво раздувают националистические страсти, доказывают, что
революционная борьба только на руку внешним врагам, что у всех немцев без
различия классов и состояний общие интересы.
Наглядным подтверждением этого должно служить единство старых
вельмож-аристократов и новых, "социалистических" министров: бывшего
печатника Шейдемана, бывшего столяра Носке, бывшего канцеляриста Мюллера;
кайзеровские генералы почтительно козыряют бывшему шорнику Эберту, который
стал президентом империи. Он глядит со страниц газет и журналов, с плакатов
и почтовых марок. Густой ежик над упрямым выпуклым лбом, сонный тяжелый
взгляд, ветчинные щеки и короткая толстая шея - облик рядового солидного
обывателя - любителя пива и кегель. Он олицетворяет благонадежность и
прочность немецкой демократии.
Эберт и его товарищи - бывшие рабочие, бывшие партийные и профсоюзные
чиновники, а ныне государственные деятели - более или менее ловко носят
черные сюртуки, цилиндры и крахмальные манишки, более или менее ловко
подражают своим аристократическим предшественникам в манерах, в речи, в
неторопливом попыхивании сигарами, в цветистом пустословии дипломатических
тостов и ответов на вопросы журналистов. Учатся непринужденно и величаво
улыбаться перед фронтом щелкающих фотоаппаратов. Рядом с ними их коллеги,
подчиненные и вместе с тем наставники - кайзеровские сановники,
великосветские бюрократы, отлично вышколенные, непроницаемо спесивые,
бесстрастно самоуверенные. Они-то и правят государством. Сперва они вежливо
скрывали презрение к неотесанным выскочкам-плебеям. Но постепенно старое
чиновничество в министерствах, судах, местных управлениях ассимилировало
новичков, обтесывая, обкатывая их по своему образу и подобию.
Национальный гимн остался прежним: "Германия, Германия превыше всего на
свете". Но Германия ведь не столько географическое понятие - к тому же
мирный договор подпортил немецкую географию, - сколько прежде всего империя.