"Артур Ли Копит. Конец света с последующим симпозиумом " - читать интересную книгу автора

потягивает чай.)

Трент в луче прожектора выходит на авансцену. Вся сцена почти в полной
темноте.
Трент(к зрителям). Теперь понимаю, что он имел в виду... Помню, как я
рассказывал кому-то... в гостиной, у кого-то дома, мы тогда жили в городе...
У кого же дома? Не имеет значения... Нет, не имеет значения. И, конечно же,
там был Стоун. И слышал... (После паузы.) Мой сын только что родился. Мы
привезли его домой. Ему было... сколько? Пять дней, кажется. (После паузы.)
И вот однажды жена ушла... И я остался с ним... Думаю, я был очень
взволнован этим. Да. Потому что впервые оказался с ним наедине. И я взял его
на руки, этот крохотный комочек, и начал ходить по нашей гостиной. Мы жили
высоко, на каком-то верхнем этаже. Окна выходили на реку, на Гудзон, свет
так и струился в комнату, был чудесный, звонкий осенний день, прохладный,
просто великолепный. И я... посмотрел на это существо, на этот маленький
комочек и понял... Понял, что никто никогда не был раньше полностью в моей
власти. (После паузы.) И я понял, что он совершенно невинен. И он посмотрел
на меня. И что бы он ни увидел, ни различил в тот миг, он увидел это глазами
невинности. И он был в моей власти. И я никогда раньше не знал, что это
значит, никогда не испытывал ничего, хотя бы отдаленно напоминающего это
чувство. И я увидел, что стою у окна. И оно было открыто. И всего в
нескольких футах от меня. И я подумал: "Ведь я могу уронить его за окно! Как
просто уронить его..." И я приблизился к окну. Не верил, что такая мысль
пришла мне в голову. И откуда она только взялась? Ни одна частица моего
существа не чувствовала к этому мальчику ничего, кроме любви. Мы с женой так
ждали ребенка, мы любили друг друга, во мне не было ничего затаенного,
никакого зла, никаких черных мыслей; никто никогда не мог бы любить свое
дитя больше, чем я: так же, как я, - может быть, но не больше, не больше. И
вдруг эта шалая мысль, что я могу уронить его из окна, и он будет падать
десять, двенадцать, пятнадцать, двадцать этажей вниз, и когда он будет
падать, я уже не смогу вернуть его назад и стану терзаться бесконечным
раскаянием... и ничем никогда не искуплю этого, навсегда останусь без права
на прощение, и если есть господь, то я был бы навеки проклят. И меня охватил
ужас, он был тут, во мне. Я отошел от окна. Это было нетрудно.
Сопротивляться не представляло труда. Но я не остался у окна. И я закрыл
его! И ушел в глубь комнаты. Я сел, прижимая его к себе. (После паузы.) Да,
это была шалая мысль, от лукавого, и я не мог бы сделать это, ни малейшей
вероятности, нет, ни малейшей. Но я не мог рисковать, в этом был... очень,
очень большой соблазн. И я должен был сопротивляться действием. (После
паузы.) Нельзя сказать, что ничего такого не было. Что-то было... И
понадобилось усилие, чтобы устоять, небольшое, но ощутимое усилие.
Молчание. Оглядывается на Стоуна. Освещение становится несколько ярче.
Стоун все еще пьет чай.
Если конец света придет... он придет вот так.
Стоун(между прочим). Думаю, так. (Пьет чай.)
Трент. Вам хочется, чтобы он наступил, не так ли?
Стоун. Что именно?
Трент. Конец света. Хотели бы увидеть, как он нагрянет!
Стоун. Нет-нет, конечно, нет, это нелепо! (Потягивает чай.) Просто я
знаю: если он наступит, это не было бы напрочь лишено интереса. То есть в