"Бэзил Коппер. Янычары из Эмиллиона" - читать интересную книгу автора

волновала его - физическое состояние его сна в одном случае переносится в
реальную жизнь, а в другом нет. Это, естественно, относилось к воде на коже,
когда он просыпался, и к тому, что он по-прежнему был в пижаме.
Если действуют те же правила переноса одной субстанции из сна в другое
измерение, значит, по теории он должен был быть одетым в рубашку и брюки.
Его аналитические рассуждения на этом этапе разбивались вдребезги об
одно противоречие: что происходило с пижамой, когда он "лежал" на берегу.
Или их было две, и они существовали в различных плоскостях? Но как бы Фарлоу
ни анализировал это, все логические доводы рассыпались как карточный домик,
к каким бы обстоятельствам он их ни применял - будь то мир сновидений или
реальность. Граница между ними становилась неясной.
Прошло несколько месяцев, прежде чем Фарлоу, наконец, доверился мне.
Всегда стройный, прекрасно сложенный, он за последние недели превратился в
больного, с синими кругами под глазами, я никогда не видел его таким.
Несколько вечеров прошли в бессвязных, с недомолвками разговорах, прежде,
чем он заговорил на эту тему без обиняков, но как только это произошло, речь
его потекла, как вода из крана.
Он больше всего боялся, что я сочту его за сумасшедшего, но после того,
как я внимательно слушал его несколько вечеров, изредка задавая уточняющие
вопросы, он успокоился. Если и существовал в мире здравомыслящий человек в
полном смысле этого слова, так это был Фарлоу. Он описал мне около полдюжины
своих снов, которые привели его на берег. Там было тепло и уютно, на горячем
песке. И он был рад, что теперь эти сны или видения, как хотите называйте
их, сразу начинались на берегу, и ему не приходилось испытывать неприятные
ощущения при пробуждении.
Насколько он мог судить (так как он никогда не засекал время по часам),
длительность каждого сна отпечатывалась в мозгу как три часа, но
действительное время в реальной жизни составляло не больше 10 минут. Он не
придавал этому большого значения, но как-то сказал мне, что знает, что если
во сне он окажется далеко в море и не доплывет до берега в отпущенные ему
три часа, то утонет. Я не понимал, чем он это обосновывает, и решил отвлечь
его от этой навязчивой мысли. Но хотя я говорил мягко, и, как мне казалось,
здраво, он со вздохом отверг все мои возражения. Он был уверен, что будет
именно так, сказал он, и что бы я ни говорил, я не смог его переубедить.
Я спросил его, думает ли он, что в постели будет лежать утопленник,
когда он снова вернется в этот мир, и он довольно спокойно подтвердил мои
слова. Это заставило меня задать ему следующий вопрос: если его физическая
оболочка исчезала из постели, когда он был в своих сновидениях, я мог бы
посидеть в его комнате, чтобы удостовериться в этом. Он отказался наотрез.
Он не объяснял причину, но подозрительно посмотрел на меня. Мне показалось,
что он боится, что участие любого, постороннего человека, даже с хорошими
намерениями, может бытьопасным для него и может помешать ему "вернуться
назад". Я не настаивал, так как видел, насколько накалилась ситуация. На
следующий вечер я навестил Фарлоу, и он мне показался более спокойным и
разумным. Ночь была спокойной, и он продолжил свои рассказы. Сны теперь
начинались с того, что он лежит в полном сознании далеко на берегу, хорошо
отдохнувший и высохший на солнце. Намного миль вокруг лежал песок, и он
знал, что попал на Восток, в античный период. Солнце вставало все выше, и
туман постепенно рассеивался, в солнечном свете легко шелестели волны,
далеко на востоке у самой кромки берега различались очертания какого-то