"Афанасий Лазаревич Коптелов. Точка опоры (Роман в двух книгах) " - читать интересную книгу автора


Бодрится Марк. Ни капельки уныния, ни грана недовольства. И все
намеренно, наигранно, иначе жандармы не выпустили бы письмо за пределы
тюрьмы. А к легкой, едва заметной иронии не сумели придраться.
И Мария Александровна продолжала перечитывать:

"Жизнь здесь крайне правильная... Нельзя только петь, но и то
мурлыкать или петь в уме можно, и я часто напеваю так в уме знаменитую
арию мельника "Вот то-то!". Около 12 часов дня обед. Обед ценю в 18 копеек
по расписанию - очень хорош. Только, к моему неудовольствию, часто бывают
кислые щи, которые я не ем... Около 4 час. дня вечерний чай. Около 7 час.
вечера молитва, затем после поверки полная свобода до следующего утра...
Не унывай, наша дорогая, и мужественно переноси незаслуженные
лишения! Целую тебя.

Твой М. Е.".

- Не унывай... В одиночестве-то простительна такая минута...
Была большая семья, хлопот и забот - на целые дни. Теперь - никого.
Хоть бы Аня вернулась из-за границы... Легко сказать "вернулась бы".
Нельзя ей - в Москве сразу схватят. Будет еще одна узница!.. И Володе
нельзя. У него там - дело, начатое с таким трудом.
Он скоро не будет одиноким. Надя вот-вот вернется из ссылки и поедет
к нему.
Об арестах не писала ей. Зачем волновать? У нее и без того
треволнений достаточно. А в Москву Надя и без письма наведается. Не может
не заглянуть перед отъездом за границу. Хоть тайком, хоть на часок, а все
равно заглянет.
Положив письмо Марка на стол, Мария Александровна провела рукой по
груди и словно очнулась:
"Что же это я?.. В пальто и шали в комнате..."
Невысокая, сухонькая, не по годам быстрая на ноги, она вернулась в
переднюю, сняла малопривычную для нее шаль, которую надевала только тогда,
когда отправлялась на свидание в тюрьму или на рынок за овощами, повесила
пальто на вешалку. В кухне она разожгла самовар тонкими березовыми
лучинками, положила в него древесного угля и сказала вслух, будто не самой
себе, а семье:
- Будем пить чай... А пока я... - Ей хотелось занять не только каждую
минуту - каждую секунду, и она направилась к пианино. - Немножко разомну
пальцы...
Но прежде чем сесть на круглый стул, она сходила в свою комнату,
валенки заменила мягкими туфлями, поверх белых, все еще довольно пышных
волос надела ажурную черную наколку, точно собиралась играть не для себя
одной. Провела рукой по крышке и бережливо откинула ее. Не доставая нот с
этажерки, села, сосредоточенная, прямая, пошевелила в воздухе тонкими,
по-старчески сухими пальцами, на секунду вскинула на потолок полуприкрытые
ресницами глаза и, стремительно качнувшись вперед, коснулась клавишей. Не
спеша, размеренно и задумчиво. И звуки "Лунной сонаты" как бы раздвинули
стены комнаты, поплыли одинокие облака по густо-синему ночному небу, и
лунный луч то скользил по озерной глади, то, затухая, пробегал по листве