"Олег Корабельников. О свойствах льда (Авт.сб. "Башня птиц")" - читать интересную книгу автора

И надежды его были не напрасны. Памятник становился все более
неподвижным, задумчивым, иногда впадая в словесный бред, нес всякую
чепуху, упираясь в стены, он силился обрушить их, но бетон был крепче
льда, и по телу его от натуги пробегали извилистые трещины, из которых
вытекала мутная вода.
Однажды памятник сделал очередную вялую попытку подняться, но,
обессиленный голодовкой, сдался и разразился длинной речью. Слова
путались, заскакивали одно за другое, как шестеренки разболтанного
механизма, мешались, нагромождались одно на другое, распадались,
склеивались, разламывались, но все равно можно было понять, что он считает
себя самым умным, самым сильным и самым громадным. Последнее было
бесспорным. Лед не выдерживал собственной тяжести, крошились пальцы, венок
из хрупких листьев давно обломался, отлетали завитки волос, мысли в
голове, черные на свету, заплетались в тугие жгуты и, проламывая лед,
выходили наружу.
Творец его стоял неподалеку и ждал. Ждал конца, уже неминуемого, с
радостью, и одновременно - с неприятным предчувствием собственного конца.
Памятник, созданный им, был его близнецом, пусть немыслимым, невозможным,
но похожим на него самого, и это сходство, преувеличенное, но в корне
своем верное, пугало и отвращало.
В конце концов, любой памятник - это преувеличение и самая вопиющая
гипербола - пресловутая вечность, на которую памятник обречен помимо своей
воли, которой, впрочем, у него нет.
Ледяной памятник напрягся, по телу его пробежали судороги, он попытался
повернуться к окну, но шея не слушалась, и с последними словами,
обращенными к миру, он рассыпался на куски прозрачного, звонкого льда.
Слова были такие: "Я самый умный во всей галактике! Я самый великий во
Вселенной! Я!"
Неподвижная гора льда быстро начала таять, на полу растекались лужи,
соседи прибегали снизу и жаловались на водопад, но сам хозяин первым делом
освободил из обломков штангу, расчистил себе площадку, и раз за разом
вздымал и вздымал ее к потолку, ни о чем не думая, ничего не зная...
Много лет спустя, постаревший, с лысиной, дерзко забравшейся на
недоступную ранее высоту, он будет лежать на диване, вспоминать день,
когда растаял лед, и мысленно придумывать новые, более грандиозные проекты
увековечивания самого себя. В мыслях своих он решит, что памятник стоит
сделать из целого города, то есть расположить дома такие образом, чтобы с
высоты птичьего полета был виден его победоносный профиль, но этот замысел
покажется ему ничтожным, и он будет раздумывать над способом придать
земному шару свои скульптурные черты, чтобы подлетающие пришельцы дивились
этому, но потом и это он отбросит, и в гордыне своей надумает расположить
звезды в галактике таким образом, чтобы...
И еще о многом он будет думать, не обращая внимания на неслышный смех
оборванцев с фрески, на их невидимые слезы, на их нестрашную смерть.