"Владимир Кораблинов. Алые всадники" - читать интересную книгу автора

Теснясь, цепляясь за какие-то шкафы и ящики, протиснулись из полутемной
прихожей в комнату. Тут были два окна с морозными папоротниками на стеклах,
буфет - черное чудище, весь в резьбе, в страшных деревянных рожах, фикусы в
кадках, стол, накрытый пестрой клеенкой, венские гнутые стулья. На стенах -
множество картинок в позолоченных рамках: розовые купидоны с перламутровыми
крылышками, синее море, белые лебеди, девица в кисее, с арфой в руках,
летящая по звездному небу, - все Егорово рукоделье.
В полуоткрытую дверь виднелась вторая комната: кровать с блестящими
шишечками, комод, в углу - иконы в золотых, в серебряных фольговых ризах и
опять-таки - картинки, картинки, картинки...
Илья поставил сундучок в угол и пошел отыскивать художественную школу -
Хутемас.

Разноцветные бабы

Голые бабы неслись в сумасшедшем потоке.
Голубые, фиолетовые, красные, зеленые, охристые. Синие с чернотой, как
бы тронутые тлением.
Одна висела кверху ногами, лиловая, с пыльцой, как ранняя слива.
Вихрь голых тел.
Это было похоже на картинку художника Густава Доре из толстой книги,
которую видел в Болотове, у Алякринского: гонимые бурей, нагие грешники в
аду. Книга называлась "Божественная комедия".
- Вот посиди тут, - сказал благообразный гражданин с пушистой
буржуйской бородой, аккуратно расчесанной на два седоватых веника. -
Утренние занятия кончились, а вечерние - с пяти.
- Вы кто? - спросил Илья. - Тоже художник?
- Избавь бог, - обиделся бородач. - Я завхоз.
Он ушел, оставив Илью в огромной, провонявшей красками и лаком комнате,
наедине с разноцветными бабами.
В этой чертовщине надо было разобраться, рассмотреть все досконально.

И прочее

Двенадцать голенастых мольбертов на деревянных куриных лапах торчали
вокруг неуклюжего возвышения, где покрытый ковром в разлапистых розанах,
скрывая под ними свою неказистую дощатость, стоял обыкновенный топчан.
Нагие женщины, так дерзко окружившие Илью, изображены были лежащими
именно на ковре. И несмотря на явную несхожесть бесстыдниц друг с дружкой,
что-то все же и общее у них находилось.
Этим общим были аляповатые розаны.
На других мольбертах господствовала глиняная обливная корчага. Рыжая,
коричневатая, с чернотой и прозеленью, она пялилась как древнее языческое
божество. Пара крупных картофелин - бугорчатых, с белыми глазками ростков -
на грубой холщовой скатерти. Складки серой холстины, написанные чистым
кобальтом, синели, как тени на потемневшем мартовском снегу.
И еще были натюрморты. С расписным чайником. С растрепанной книжищей в
ветхом кожаном переплете. С гипсовым слепком великанской ноги. С
голубовато-белой головой Аполлона. Сам же светозарный ютился в темном
захламленном углу, таинственно, призрачно белея своими совершенными формами.