"Владимир Кораблинов. Дом веселого чародея ("Браво, Дуров!" #1) " - читать интересную книгу автора

жизни пошел на воровство, клянусь честью! Своими божественными ручками
Тереза сшила изумительный костюм - золото, блеск, мишура - глазам больно...
Ах, господа, какой был успех!
Часто-часто мигая, Анатолий Леонидович оглядел компанию, - боже ты мой,
какая пестрота! Он и половины не знал из тех, что сидели за длинным
банкетным столом: газетчики, шулера, нафиксатуаренные юнцы, бородатые главы
семейств, безусловные филёры, какие-то средних чинов военные, просто
ресторанные завсегдатаи... Кого только не было среди бражников!
Зверинец...
Сегодня он с шумным успехом показывал белых крыс. Веселыми куплетцами
представлял публике: крыса интендантская... крыса полицейская... чиновная...
газетная... биржевая... В ложах, в дорогих креслах морщились, натянуто
улыбались. Верхние ярусы гудели, взрывались: "Браво, Дуров! Так их, чертей!"
После представления поклонники потащили ужинать, и он
нежданно-негаданно очутился в пьяноватой компании, в большинстве своем
состоящей едва ли не из тех самых крыс, каких только что показывал на
манеже. И ежели там он легко отделывался от них, одну за другой,
отрекомендовав, передавал шпрехшталмейстеру, то здесь оказывалось сложнее:
тосты, объятия, поцелуи... Он озирался, соображая, как бы половчее удрать.
Ан не тут-то было!
Известный петербургский литератор (назовем его Б. Б.) весь вечер ни на
шаг не отходил от знаменитого артиста. Он то и дело хватался за изящную, в
голубом сафьяне записную книжечку; немыслимо тонким, в золотой оправе
карандашиком записывал острое словцо, каламбур, анекдотец, которыми
бессчетно, щедро сыпал блистательный "король смеха". Влюбленными глазами
глядел на прославленного любимца публики; расплескивая на манишку золотистое
вино, тянулся с бокалом, кричал: "Первому русскому клоуну - урра! Живио!" И
под конец вечера пил с Дуровым брудершафт, и тот хлопал его по плечу и
называл  м и л о ч к о й.
Когда развеселая компания расходилась и разъезжалась по домам, Дуров
пригласил литератора навестить его в Воронеже.
- Серьезно, приезжай, милочка, - сказал. - Скучать не будешь...
Поймешь, что же это за явление, именуемое Анатолием Дуровым. Без шуток,
чудеса увидишь!
Б. Б. благодарил, обещал приехать обязательно.

Рано утром он проснулся с тяжелой головой. После ресторанных излишеств
он всегда просыпался рано: изжога и угрызения совести решительно обрывали
его сон. Кроме всего, еще и супруга была - заспанная, в папильотках, в
теплых шлепанцах на босу ногу. Она сердито выговаривала страдающему мужу,
тарахтела про его позднее возвращение и испорченную манишку.
Сперва тот ничего не понимал: какая манишка? В голове кружились матовые
электрические шары и стоял гулкий шум морского прибоя, словно к каждому уху
были прижаты здоровенные раковины фасциолярии. Но помянутая манишка
заставила все-таки припомнить вчерашний вечер, непутевый загул, брудершафт,
поцелуи, пахнущие острыми соусами, и обещание приехать в гости к Дурову -
куда? Позвольте, позвольте... Ах, боже ж ты мой! В Воронеж!
В течение дня Б. Б. жадно глотал зельтерскую воду и сочинял фельетон
для "Биржевых ведомостей". Работалось трудно, вяло. Он охал, хватался за
голову, с отвращением отбрасывал перо: зеленые ализариновые чернила