"Алексей Корепанов. Что ему сказать?" - читать интересную книгу автора

состояние. Оказывается, не совсем понимал...
Надежды на переворот в образе жизни Арифрона были связаны с доставкой
в нашу палату цветного телевизора. Никогда не забуду момента, когда я
воткнул шнур в розетку, вдавил красную кнопку - и телевизор тихо загудел.
Арифрон подался к нему, чуть не упав с кровати, отпрянул к стене, когда на
экране появилась светловолосая дикторша во всей своей небесной красоте - и
вдруг успокоился, задумчиво отправил в рот горсть сушеных фиг, но взгляд от
экрана не оторвал.
Из более позднего разговора с ним стало ясно, что он не видит
принципиальной разницы между радиоприемником и телевизором. "Если вы
научились слышать голоса издалека, то почему бы вам не научиться видеть и
самих говорящих?" - примерно такими были его рассуждения.
И все-таки телевизор заворожил его. Он часами лежал, подперев рукой
щеку и уставившись на экран, смотрел все подряд, начиная с утренних передач
и кончая последними известиями, из которых, кстати, узнал с помощью моего
перевода, что очень знаменит - и тихо ругался по-древнегречески, когда
разноцветная дикторша вкрадчиво сообщала: "Желаю вам спокойной ночи". Он
опять отворачивался к стене и притворялся спящим, хотя я знал, что спит он
очень плохо - среди ночи то и дело стучала крышка графина и слышались
торопливые глотки.
Не раз я пытался разговорить Арифрона, но не мог преодолеть его
замкнутости, о чем наутро с огорчением докладывал на совещании в кабинете
главврача.
Но иногда Арифрон проявлял любознательность. Вечерами, когда умолкал
телевизор, он, беспокойно поворочавшись в постели, вдруг просил: "Виктор,
расскажи о вашей жизни", - и я рассказывал обо всем, что знал: о долгом
пути человечества, о войнах и революциях, открытии Америки и операциях по
пересадке сердца, о борьбе за сохранение окружающей среды и компьютерах. Он
вздыхал, пил воду - и упорно молчал.
Лишь однажды он повел себя несколько необычно. Когда я сказал, что
люди уже побывали на Луне, а наши космические станции достигли далеких
планет, он бросил на одеяло недоеденный кусок сыра и пробормотал: "Да, да,
космос..." Мне показалось, что он поежился. Стоял теплый вечер и даже
распахнутое окно не спасало от духоты.
Я уже засыпал, когда он вновь заговорил.
"Виктор, неужели никто не помогает вам это делать? Воздушные корабли,
города, ра-ке-ты?" - Он произнес это слово по-русски.
"Никто, - ответил я. - Это делают люди".
"Люди..." - повторил Арифрон и замолчал.
Ночью он разбудил меня. В окно глядели сочные звезды, в больничном
парке надрывался соловей. Я сел, нашаривая на тумбочке очки. Он стоял
передо мной и возбужденно дышал. Я почему-то не решился включить настольную
лампу. Мне показалось, что он хочет сообщить что-то важное.
Он присел на корточки, положил руку на мою кровать и прерывисто
зашептал:
"Виктор! Я построил корабль, я полетел далеко-далеко... Я хотел
увидеть богов. Я полетел, чтобы увидеть богов, чтобы поговорить с
ними, потому что их нет на Олимпе... Я был на Олимпе... Там никого
нет! Они должны быть там, за небесами. Как там страшно и одиноко...
Пустота... Я летел, я искал их, умолял их показаться, дать какой-то