"Владимир Корнилов. Годины " - читать интересную книгу автора

Пока Макар сосредоточенно работал, ощупывал, прочищал, смазывал
железо, он как будто забыл о войне. Теперь, отладив машину, привычно
вытирая тряпьем замасленные руки, вспомнил, для чего готовил ее. И лицо
его, дочерна обожженное зноем, затяжелело, в глазах, нездорово
углубившихся, оттененных более светлыми, чем все лицо, подглазьями,
проступила боль.
Солнце стояло за спиной; дорогу, круто изгибающуюся здесь почти
встречь солнцу, Макар видел отчетливо - от густого придорожного елошника на
повороте до сизого, истаивающего в знойном мареве леска. Все видимое
пространство дороги было не меньше полутора километров, но открыть огонь и
расстрелять первую ленту Макар решил в упор, когда колонна выйдет к
деревенскому выгону и подставит свой бок.
Глаза, воспаленные от бессонницы, солнца и пыли, слезились, всегда
остро видевшие, порой двоили предметы, и Макар обеспокоился, как бы не
подвела его в нужную минуту наплывающая слеза. Высмотрел по ту сторону
дороги отсвечивающий на солнце валун, аккурат на том месте, где старая
женщина подала ему молоко и городская девочка, еще не видевшая войны,
суетилась в детской озабоченности накормить как можно больше идущих мимо
солдат. Белый валун, похожий на бычий лоб, хорошо был заметен, по нему
Макар и определил ту черту, за которую не должны перешагнуть немецкие
солдаты, по крайней мере до тех пор, пока работать будет пулемет. С
бруствера попытался на глаз замерить расстояние до валуна, но понял, что
высота обманывает. Не доверился он и телеграфным столбам с еще не
порванными проводами, хотя точно знал количество метров между ними.
Мысленно поворачивал расстояние между четырьмя столбами, умещал это
расстояние между валуном и своим окопом, но ошибка могла случиться,
позволить же себе хотя бы короткую пристрелку он не мог.
Еще раз настороженно оглядев безлюдную дорогу, пустоту окрестных
полей, он пошел прямиком к валуну, считая шаги. На кромке ячменного поля
было замешкался, не сразу решаясь ступить в хлеба. Опустив голову, будто
виноватясь перед кем-то, пошел, пыля и придавливая к земле усатые,
похрустывающие колосья. Прикрывшись от солнца ладонью, внимательно оглядел
свой бугор. Отсюда, от дороги, не видно было ни разрытой земли, ни самого
пулемета - склон сплошь пятнали красновато-бурые разводья цветущего щавеля,
скрывали впадины и выпуклости, и Макару почудилось, что сухую землю бугра
как будто уже оплескала кровь.
На обратном пути он обошел поле, спустился в окоп, поднял прицел,
поставил планку на сто семьдесят пять метров, винтом наводки приспустил
ствол, поймал в глазок розовеющий на солнце валун. Медленно повел ствол
влево, проверяя, точно ли над дорогой движется линия прицела, слегка
углубил правое колесо, проверил еще раз и удовлетворенно положил свою
тяжелую ладонь на готовый к работе горячий, маслянистый металл.
Только теперь Макар услышал тишину. Все время, пока он был занят
делом, звучал в ушах устоявшийся за дни и ночи отступления топ солдатских
ног: солдаты, казалось, тяжело ступая, как будто все шли и шли где-то за
его спиной. Теперь, когда он положил руку на готовый к работе пулемет и
посмотрел в небо, на слепяще белые, будто впаянные в синеву облака, он
удивился тихости дня. Где-то глухо гудела война, а здесь, в полуденной, уже
спадающей жаре, недвижно стояла тишина; слышно было, как в лесу постукивает
дятел, шелестит под налетающим ветром поле; Макар слышал даже вкрадчивый,