"Валерий Королев. Похождение сына боярского Еропкина [И]" - читать интересную книгу автора

живи не тужи. Конечно, жалованное честну отдачей, и он, сын боярский, не
против отслужить: когда-никогда на конька взлезть да по первопутку
недельку-другую сабелькой о стремя позвенеть, а то и из пистоля пульнуть в
неприятеля. Но тут уж и домой - поместье без хозяйских догляда да окрика
ветшает, как дева в тереме без жениха.
Вот как думалось. А что вышло? Дать-то жалованье государь-батюшка дал,
но сколько взял? Всех убытков не сочтешь, потому как считать некогда. То
ляхи, то литовцы, то татары - и всех устраши, сын боярский. Вернется из
похода, на печке толком не отогреется, а уж в иной поход кличут. И бреди,
боярский сын, в монастырь деньги на мерина, взамен обезножевшей кобыле,
просить. Дать дадут, но имение, окромя земли государевой, на случай увечья
либо смерти, опишут. Хотя, рассудить, смерть и увечье - ничто по сравнению
с пленом литовским, татарским или немецким-лютеровым, вот где намаешься,
настенаешься. Но и это не самое страшное. От бесермена* терпеть - одно, а
от своего во сто крат горше. Среди воевод притеснители ужасные встречаются.
К иному с посулом - умилостивился бы да в завоеводчики взял, а он за
малостью посул отринет и потом что ни день спосылает туда, где смерть
верней. Ты, говорит, пожадничал, я же - не жадный. А откуда сыну боярскому
большой посул взять? В последний раз Еропкин воевал весну и лето, да осень и
зиму, да еще весну. Вернулся в поместье - пчелы с лип мед брали. Обозрел
хозяйство - батюшки святы, не пахано, не сеяно толком. В прошлом году,
видно, кошено, а нынче и косить некому: из четырех крепких ему крестьянских
семей две ушли куда глаза глядят, третья от молнии в избе сгорела, уцелевшая
бабушка-столетница в четвертую за-ради Христа на харчи пущена. Из трех
неженатых холопей в бегах двое.
Тут и засвербило под сердцем у Еропкина, а на душе скребануло так, что
из тощей мошны выудил он рубль с шестнадцатью алтынами и послал холопа за
ведром водки в сельцо, в кабак. Пил вечер и ночь, закусывая прошлолетошними
квашеной капустой и редькой. Перед тем как в хмельном беспамятстве сползти
под стол, полдня пил уже так, без закуски.

2

Очнулся Еропкин на третий день. В оконце видно было: вечер близится. Но
сколько до темноты осталось, разглядеть не довелось - круги зеленые пошли
во взоре, и боярский сын снова обеспамятовал.
Вдругорядь очнулся в темноте.
- Огня, квасу, - вроде крикнул, а на самом деле прошептал.
Тут-то из темноты от печки и послышался вкрадчивый тенорок:
- Жив, сын боярский?
- Холоп где? - похолодел от вкрадчивости Еропкин.
- Опохмелил я его, спит.
- Пусть квасу подаст.
- Я подам.
- Ты кто?
- Прохожий.
Прошелестело что-то возле печки, словно лучинкой по кирпичу чиркнули.
Вспыхнул, осветив длань, махонький огонек на конце тонкой палочки.
- Заморская диковинка, серник называется, - оповестил тенорок.
Огонек переместился к сальнику, возжег его, и в неярком желтоватом