"Жанна Курсунская. У кого как..." - читать интересную книгу автора

разочароваться? Чего я жду? Чуда? Невероятного стечения обстоятельств?
Обратный адрес: "Израиль. Иерусалим". Написано крупно. По-английски.
Перехватываю взгляд Леночки.
Она тоже смотрит на обратный адрес. Понимает, что я не слушаю ее
сообщения, но продолжает упорно тараторить историю моего предстоящего дня.
Она ревнует меня к бандероли.
О, женщины, с их непостижимой интуицией, с их загадочным умением
почувствовать все мгновенно, в одну секунду, с их отвратительным стремлением
молниеносно вступать в бой с одновременной надеждой проиграть его и
обмануться сладкой ложью. И у кого из нас есть силы ответить резко правду?!
Сказать твердо стальным голосом: "Да. Все именно так, как тебе показалось.
Именно так". А потом с отвращением и жалостью тонуть в море их слез.
Да! Да! Леночка! Ты, конечно, права, что ревнуешь меня к этой
бандероли. Твое юное женское сердце подсказывает тебе, что предстоят
события, которые ты уже нарисовала в своем воображении.
Встаю из-за стола. Подхожу к ней очень близко. Поднимаю ее маленький
нежный подбородок. Смотрю в страдающие глаза. Наклоняюсь. Обхватываю
ладонями ее голову. Пальцы утопают в мягких, шелковистых волосах. Целую в
губы. Прекрасный старый, как сама жизнь, способ успокоить влюбленную
женщину. И ничего не нужно говорить.
Леночка прижимается ко мне, мгновенно отдается всем своим существом.
Чувствую, как вздрагивают ее хрупкие плечи под тонкой шелковой кофточкой. И
что это за странный дар, которым наградила меня судьба - сделала магнитом,
огромным магнитом, притягивающим женщин, способным доставлять им какие-то
невероятные наслаждения. Я им... Они мне...
Поворачиваю ключ в дверях кабинета. Включаю радио на всю громкость.
Леночка будет стонать... терять голову. Поднимаю ее на руки, кладу на стол.
Стол широкий дубовый... Удобной высоты. Его сделал старинный
мастер-краснодеревщик в каком-то старинном году. Для чего он делал этот
стол? Для кого? Уж наверняка не для борделя, который я здесь устраиваю.
Хотя... кто знает?
Розовый Леночкин клитор дрожит в моих губах, она что-то шепчет,
кажется, сейчас кончит. Судорога пробегает по ее хрупкому телу.
Я вхожу в нее... Почти детские безумно-восторженные глаза замирают на
секунду. Обожаю смотреть в ее глаза в эти мгновения. Она взмахивает руками,
и бандероль тяжело падает на пол с дубового стола.
Темнеет... Мягкий снег плавно кружит в свете фонаря. Горячий крепкий
чай дымится в стакане, покрывая тонкой влажной пленкой серебряный
подстаканник. Я один в офисе. Старинные часы равномерно постукивают
маятником, разделяя пространство на единицы времени.
Открываю бандероль. Конечно, именно этого ты и хотела - моя почти
сестра, такая знакомая и такая непостижимая! Именно этого ты и хотела -
чтобы я открыл твое послание один, в глубокой тишине наступающей ночи, когда
кружится легкий прозрачный снег и позволяет увидеть на небе первые три
звезды зарождающегося еврейского дня. Именно их ты показывала мне в
аэропорту, когда месяц назад я провожал тебя в Израиль, в Иерусалим, после
того, как ты свалилась на меня, как снег на голову, на три дня. Через десять
лет неизвестности.
Я распечатываю бандероль и словно раздеваю тебя, снова и снова пытаясь
понять, что таится в тебе.