"Хулио Кортасар. Зверинец (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

и глаза у Нино делались большие и влажные, ей снова увиделся
Нино, он парил в сумеречном тумане спальни и радостно смотрел
на нее, а потом куда-то делся. Нино - камбала. Ей хотелось,
чтобы за ночь прошла вся неделя, а утром были бы прощальные
поцелуи, путешествие в поезде, целая миля на двуколке, ворота,
эвкалиптовая аллея, ведущая к дому; и она заснула. Перед тем
как заснуть, на миг испугалась, вообразив, что все это, может,
ей только снится. Внезапно вытянулась, так что ступни
наткнулись на медные прутья, и ей стало больно, хотя ноги были
под одеялом, и она слышала, как в большой столовой мама
разговаривает с Инес: что дать с собой; посоветоваться с врачом
насчет сыпи; рыбий жир. Не приснилось, не приснилось.
Не приснилось. Однажды ветреным утром ее привезли на
вокзал: по всей площади Конституции - лотки с флажками, омлет
в привокзальном кафе, торжественный выход на четырнадцатую
платформу. Инес и мама так зацеловали Исабель, что все лицо у
нее было точно исшлепанное, размягченное и пропахшее помадой и
пудрой рашель, губы обслюнявлены - мерзость, которую ветер
смахнул с ее кожи одним дуновением. Исабели не было страшно
ехать одной: она уже большая, и в сумочке у нее целых двадцать
песо; а в окошко лез Сансинский хладомясокомбинат, и пахло
приторно, потом зажелтели воды Риачуэло [3], и Исабель думать
забыла про слезы, которые только что заставляла себя проливать,
она радовалась, она умирала от страха, она энергично обживала
свое сиденье, свое окошко - кроме нее, в этой части вагона
почти никого не было, можно посидеть на всех местах и
поглядеться во все зеркала. Раз или два подумала о маме, об
Инес, наверное, уже сели в девяносто седьмой и уезжают с
площади; прочла: курить воспрещается, плевать на пол
воспрещается, вагон рассчитан на сорок два сидячих пассажира,
они мчались мимо Банфильда на всей скорости - вж-ж-жж! -
поля, поля, поля, а во рту привкус молочного коктейля и
ментоловых пастилок. Инес посоветовала вязать в поезде зеленую
кофточку, а потому Исабель засунула вязанье в самую глубину
чемоданчика, бедная Инес, придет же в голову такая чепуха
чепушиная.
Когда подъехали к станции, она немного забоялась, а вдруг
двуколка не... Но двуколка уже ждала, дон Никанор такой
обходительный и почтительный, "барышня" через каждое слово,
хорошо ли доехали, как поживает донья Элиса, все такая же
красавица, а дожди прошли, ясное дело. Ах как потряхивало в
двуколке, Исабель сразу, словно сквозь стенки аквариума,
увидела во всех подробностях свой предыдущий приезд в
Лос-Орнерос. Все тогда было меньше, но более стеклянное и
розовое, тигра тогда еще не было, дон Никанор был не такой
седой, всего лишь три года назад, Нино жаба, Нино ком-бала, а у
Ремы такие руки, хочется плакать и чтобы они гладили тебе
волосы вечно: так сладко, словно вот-вот умрешь или словно ешь
ванильное пирожное с кремом, они и руки Ремы - лучшее, что
есть в жизни.