"Хулио Кортасар. Тот, кто бродит вокруг" - читать интересную книгу автора

пришлись в самый раз, а в общем-то - никакой разницы между этим и
восемнадцатью предыдущими радиоспектаклями, в которых мы участвовали. Если я
запомнил эту репетицию, то только потому, что малыш Мацца принес второе
письмо от Лусианы, и на этот раз мне захотелось сразу же его прочесть, для
чего я на минутку отлучился в уборную, пока Анхелита и Хорхе Фуэнтес клялись
друг другу в вечной любви на танцах в спортклубе "Химнасиа и Эсгрима".
Подобные места частенько упоминались у Лемоса, что безумно нравилось
постоянным слушателям, которые еще полнее могли отождествить себя с главными
героями - во всяком случае, по Лемосу и Фрейду, все должно было обстоять
именно так.
Я принял ее бесхитростное и трогательное предложение встретиться в
кондитерской на Альмагро. За приглашением шло скучное перечисление деталей,
по которым мы узнаем друг друга: она будет в красном, я же должен явиться со
сложенной вчетверо газетой - без этого, видимо, нельзя было обойтись. Но в
остальном это была прежняя Лусиана, она опять писала мне на застекленной
галерее, а поодаль сидела ее мать или, может быть, отец, с самого начала я
видел какого-то пожилого человека рядом с ней в доме, где некогда жила
большая семья, а ныне в пустующих комнатах поселилась печаль - то была тоска
матери по второй дочери, умершей или уехавшей неизвестно куда. Да-да, очень
возможно, что их дом совсем недавно посетила смерть. Если Вы не захотите или
не сможете прийти, я пойму; мне не следовало, конечно, проявлять инициативу,
но я ведь знаю, писала она, как о чем-то само собой разумеющемся, что такой
человек, как Вы, выше всяких предрассудков. И совершенно неожиданно
добавляла, растрогав меня до глубины души: Вы знаете обо мне только из этих
двух писем, я же три года живу Вашей жизнью и, слушая Вас в очередной роли,
понимаю, какой Вы на самом деле. Я отделяю Вас от театра, и Вы для меня
всегда тот же, какую бы маску ни надевали. (Это второе письмо где-то
затерялось, но смысл был такой, и слова тоже; первое же письмо, помнится, я
засунул в роман Моравиа, который тогда читал; уверен, оно и по сей день
лежит в этой книге, пылящейся на полке.)
Расскажи я обо всем этом Лемосу, у того наверняка родился бы замысел
очередного опуса, кульминацией которого стала бы встреча, происходящая после
многочисленных перипетий и отсрочек, причем юноша обнаружил бы, что Лусиана
точь-в-точь такая, какой он ее себе воображал, и это доказывало бы, что
любовь делает человека провидцем - сентенции такого рода всегда были в
большом ходу на "Радио Бельграно". Однако Лусиана оказалась женщиной за
тридцать (хотя, надо отдать ей должное, выглядела великолепно) и далеко не
такой миниатюрной, как незнакомка, писавшая письма на галерее; у нее были
роскошные черные волосы, которые, казалось, жили собственной жизнью,
особенно когда она вскидывала голову. О лице Лусианы я как-то не составил
достаточно ясного представления: светлые грустные глаза - вот, пожалуй, и
все. Сейчас же из-под легких черных волос на меня смотрели смеющиеся карие
глаза. Грусти в них не было и в помине. То, что она предпочла виски,
показалось мне забавным, у Лемоса почти все романтические встречи начинались
чаепитием (а с Бруной мы пили кофе с молоком в вагоне поезда). Она не
извинилась за то, что пригласила меня, а я, хотя иногда и переигрываю,
потому что в глубине души не слишком верю в то, что со мной происходит, на
этот раз чувствовал себя очень непринужденно, да и виски оказалось
настоящим. Поистине нам было так хорошо, словно наша встреча была случайной,
а не назначена заранее. Обычно так и завязываются добрые отношения, когда не