"Виталий Коротич. Лицо ненависти " - читать интересную книгу автораоккупации, обычное дело, и вот я здесь уже почти тридцать пять лет. Все
было: женщины были, неплохая работа была, но любви не было. Здесь, в эмиграции, любовь отчаянная - люди бросаются в нее, будто хватаются за спасательный круг, а затем, когда теряют этот круг, тонут еще скорее. Я знал, что если выплыву, то сам, а если утону, никто и кругов не увидит... Вот этому пацану, - Кравченко показал взглядом на подростка, сидевшего на скамеечке возле чугунной кладбищенской калитки, - вот этому пацану еще надо будет узнать и понять столько, сколько он дома в жизни бы не узнал. Правда, Володя? Мальчик вздрогнул и внимательно поглядел на нас. - Как тебя зовут? - спросил я по-английски. - Не старайтесь, он не понимает, - сказал Кравченко. - Как тебя зовут? - переспросил я по-украински. - А вы откуда? - сжался паренек. - Мне тетя Марта говорила, что будут ходить за мной и спрашивать, будут сманивать... - Куда сманивать? - перебил я. - Туда же, к мамочке, которая меня предала и увезла сюда. К папочке, который нас еще дома предал. В страну, где... - Не трогай страну, мальчик, - перебил я еще раз и даже погрозил пареньку медным ключом от калитки. - А вы ему не мешайте, - протянул Кравченко где-то за спиной. - Ему сейчас все ясно, как божий день. Ты говори, Володя! Пусть выговорится, пока ему кажется, что все понимает, потом ой как трудно будет и непонятно... - Не о чем мне с вами разговаривать, я все равно с мамой никуда не поеду. Она мне всю жизнь только и говорила, какая она несчастная, а затем скажу, что покатался я, и хватит, принимайте в пионеры обратно и на второй год оставьте, пожалуйста? Тетя Марта говорит, что... - А кто тебе сказал, что там вся школа только и мечтает, чтобы тебя в пионеры определить? Ты же, когда уезжал, убежища от мамы не попросил у себя в классе, не остался против ее воли... - Оставьте ребенка в покое, - сказала какая-то женщина и вырвала у меня из пальцев тяжелый медный ключ. Взглянула на Кравченко и на меня. - Ты иди убирай дорожку, ничего, наверное, не сделал еще сегодня. А вы уходите, не знаю, кто вас прислал, но уходите отсюда, не мучайте ребенка. Еще придете, я скажу Кравченко, он вас застрелит. Скажу - и застрелит... Она взглянула на меня, а затем на Володю-Уолтера, и тот пошел домой к ней, не оглядываясь, совсем еще маленький пятиклассник, который рассуждал, как доведенный до отчаяния взрослый человек. Мы остались втроем. Прежде чем Кравченко возвратился к могильным плитам, я написал ему свой телефон на визитной карточке; тот не глядя сунул ее в оттопыренный карман пиджака и медленно пошел от нас, даже не оглянувшись на вопрос, заданный женщиной ему в спину: - Так застрелишь, Кравченко, если я прикажу? Тебе ведь приказывали уже такое, рассказать, а? - Можно поговорить с вами? - спросил я у женщины. - Нет, - отрезала та. - Уходите отсюда. Я полицию вызову... Я чувствовал спиной ее недобрый, настороженный взгляд все время, пока шел от калитки к шоссе и даже когда стоял с поднятой рукой, останавливая такси. Когда уже садился в машину, оглянулся: женщина все еще стояла, глядя |
|
|