"Михаил Коряков. Освобождение души " - читать интересную книгу автора

не росла на полях, окружавших деревню Рамушки. Деревенька эта, прилепленная
к высокому правому берегу Волги, чуть ниже Твери, отвека кормилась черным
хлебом. В ржаном хлебе скрыта великая сила: мужики в Рамушках были рослые,
бородатые. Они ворочали валуны на пашне, корчевали пни. Целина голубела
льнами. Лен был в цене: по осени в Твери гудела ярмарка, наезжали
мазы-перекупщики. Мазы работали для разных фирм: русских, французских,
бельгийских, немецких, английских и, конкурируя, набивали цену. Возвращаясь
из города, мужики везли в телегах пахнущие дегтем кожи, полушалки и ситчик в
мелких нарядных цветочках, а еще белых булок, соленой рыбы. Но лейтенант
опоздал к той жизни: он был "ровесник Октября", попал в лихие годы. Не то,
чтобы побаловаться белой булкой, часом не сыскать было и черного,
посыпанного крупной солью ломтя. Бабы собирали зеленый мох: сушили,
перетирали, пекли лепешки. А какая в лепешках сила? Оттого лейтенант и не
вышел ростом: на всю жизнь остался низеньким, щуплым, тонконогим.
В тридцатом году Россия котлом кипела: шла сплошная коллективизация.
Водоворот захватил и тихие, неприметные Рамушки. Там тоже появился человек,
у которого кроме скрипучей кожаной тужурки не было, ничего: ни кола, ни
двора, ни даже фамилии. Вместо имени-фамилии назывался он длинным номером:
"двадцатипятитысячник". Кожаная тужурка образовала в Рамушках колхоз: чтобы
никто не имел своего двора, а все были при общем деле - при казне, не
индивидуями, а номерами. Выяснилось, что для общего дела Рамушки
представляют особенное значение: они вырабатывали лен. Лен шел на самолеты,
считался военной продукцией. Больше льна, как можно больше! Посевы ржи и
овса сократились: сеяли лен по льну. Изнурялась земля, тощала деревня. Хлеба
не хватало, лен не давал дохода: военную продукцию свозили на казенные
заводы.
- Помрем, - сказад отец Никитке Заваруеву, которому в те годы
сравнялось пятнадцать лет! - Видишь, как тянут соки, разве-ж выдюжить.
Положим, мы с матерью свое отжили. А ты, искал бы ты какую другую дорогу,
что ли. Хозяйства нету, не при чем тебе в деревне оставаться. Иди в Тверь, а
то и до самой Москвы подавайся. Поймаешь удачу - твоя, не поймаешь - хуже,
чем тут, не будет.
В Твери Никитка не задержался: набирали рабочую силу в столицу. Москва
превратилась в строительную площадку: тысячи людей ковыряли ее ломами,
дырявили автоматическими сверлами, вгрызались в нее эскаваторами. В скверах,
посреди разрытых газонов, воздвигались копры, грохотали лебедки. На улицах
стало не протолкаться от брезентовых комбинезонов, широких резиновых сапог,
шахтерских шляп... - армия строителей московского метрополитена. Эта армия
взорвала храм Христа-Спасителя, разломала Страстной монастырь, снесла
Сухареву башню и стены Китай-города, вырубила тополя на Первой Мещанской
улице. Метростроевцы ходили по Москве, как оккупанты: кучками, с громкими
разговорами. К ним то и прилепился Никитка Заваруев.
На Метрострое люди быстро мастерили карьеру. Одни шли по технической
части: осваивали щитовую проходку туннелей, компрессорные установки,
мраморное и мозаичное дело. Другие выдвигались по политической линии:
передовая стройка требовала большого количества партийных секретарей,
комсомольских организаторов, пропагандистов, клубных работников. Никитке
Заваруеву посчастливилось лучше всех: он стал на военную стезю.
Метростроевцы считались передовым отрядом московского пролетариата, и было
задумано - лучшими ударниками укрепить военные школы. Никитка поймал удачу.