"Инна Яковлевна Кошелева. Пламя судьбы " - читать интересную книгу автора

всеми, только пару раз прошла текст с Вороблевским.
...Театр заполнялся. Всем гостям понравилась затея показать оперу на
свежем воздухе. Кулисами служили зеленые заросли, задником - закат, а
крышей - небо. Один холм - сцена, другой - партер, и все это отгорожено от
парка шпалерами.
- Как романтично! Эти облака... И будет, кажется, луна, - щебетала в
ухо Николаю Петровичу очередная знатная "невеста" в летах.
- Да, это позволит нам освещать свечами только сцену, а кресла видны и
так, - нарочито невпопад прозаически ответил он.
Оркестр играл прекрасно, а в открытом пространстве мелодичная увертюра
звучала и вовсе волшебно. Спектакль начался.
Что же это?'
Среди манекенов, движущихся с заученной точностью, была одна живая
душа, живая фигура. Параша - Губерт.
Что же это?
Почему не оторвать глаз от этой полудевочки-полудевушки? В центре
внимания положено быть героине Коралли. Спасенная во время кораблекрушения
капитаном Бланфором и поселившаяся в его доме, это она разрывается между
двумя решениями, двумя чувствами: любовью к Нелзону и долгом, не позволяющим
отвергнуть спасшего ее моряка. Нет, не доносит всего этого Степанида
Дегтярева. Постаревшая, малоподвижная, грубоватая, будто бы наскоро
вытесанная из камня, - что она может? И только через эту непонятную Ковалеву
просвечивает жизнь влюбленных со всеми страстями, несоответствиями,
рухнувшими мечтами и счастливыми находками. Больше того, через Парашу только
и можно узнать Коралли и понять ее.
Как это сказано! Как выкрикнуто маленькой Губерт! "Вы сердитесь?!" В
голосе и удивление, и сочувствие, и тревога. Значит, в иных, обычных
обстоятельствах Коралли ровна. И добра Коралли к своей маленькой служаночке
Губерт. "В первый раз вижу вас в таком сердце", - в этой реплике уже помощь.
Мол, возьмите себя в руки, не теряйте головы, госпожа. Весела Губерт,
лукава. Кружит вокруг Коралли, закалывая иголками на хозяйке красное платье
редкой красоты. Отпрянула, любуясь госпожой и своей работой. Ой, уколола
палец! И так трогательно, по-детски взяла его в рот, что граф вздрогнул,
решив: и вправду уколола.
После спектакля, выяснив, что уколола она палец понарошку, еще раз
удивился граф той свободе, с какой Параша жила на сцене. И еще тому, как
верность жизни, верность наблюдениям подсвечивалась у нее фантазией.
Непредвиденность жеста была сравнима только с игрой актеров парижских
театров. Там актеры натурально беседовали на сцене, натурально пили кофе,
натурально поступали. В России же Николай Петрович ничего подобного не
видел.
В разговоре с маэстро Ругани после спектакля граф признался, что и его
опередила Параша. Он только собирался вводить новую жизнеподобную манеру
игры, а она ее показала.
- У больших, очень больших актеров это случается. И потому, ваше
сиятельство, вас можно поздравить. Когда есть такая актриса - есть театр, -
ответил знаменитый педагог.
Все зрители заметили Парашу.
Племянник графа, князь Долгорукий-"Балкон", прозванный так за свой
огромный рост и великую глупость, тоже поздравил: