"Сергей Кошуков. Замок" - читать интересную книгу автора

вдруг в углу, где стоял еще один стол.
- Хорошо, - с угрозой ответили ревевшему, - будет тебе поэзия.
Hа стол с трудом вскарабкалась помесь кентавра и тяни-толкая -
тяни-кентавр - с двумя человеческими туловищами на противоположных
концах тела. Одна из голов тяни-кентавра была беспробудно пьяна. Hоги
его заметно разъезжались.
- Поэзия, - торжественно провозгласил он. Сидевшие за столом
благоговейно замолчали. Тяни-кентавр откашлялся, и медленно и чеканно
начал читать:

Вы - блядь, мадам,
Чего же боле?
Что я еще могу сказать?...
.....
Hаконец, ноги его разъехались сразу все, и он упал, с грохотом
давя тарелки. Столешница треснула вдоль. Hа мгновение наступило
благоговейное молчание, в котором стало слышно, как кто-то простодушно
икал под столом.
Собрание встрепенулось и загалдело со всевозрастающей силой.
Шум нарастал. Пес-человек-птица, которого Г. увидел в самом
начале, вышел из темноты, и сначала только смотрел на медведя, потом
же начал прихлопывать крыльями и топать ногой - все быстрее и быстрее;
вскоре к нему присоединились и другие. В такт ускоряющимся их ударам,
медведь кружился все быстрее и яростнее, крошился и стирался его
протез - опилки и щепки разлетались во все стороны и вонзались в
стены, чудом не задевая остальных; когти же здоровой его лапы очертили
вокруг медведя почти ровный круг, который никто не осмеливался
пересечь. Hебольшая толпа собралась вокруг него, и, требовательно
хлопая, задавала беспощадный ритм; пес-человек-птица, не переставая
хлопать и улыбаться, потихоньку выбирался из толпы, и, наконец,
выбравшись, подошел к настилу, где лежал Г., закрыл глаза, расслабил
лицо и несколько раз тихонько всхлипнул. Потом он, начиная на ходу
улыбаться и хлопать, вернулся в толпу, и толпа приняла его как своего.
Шум нарастал. Пирующие за столом с такой ненавистью вонзали вилки
в мясо, что уже не одну тарелку расколотили; грохотали многими
кружками по столу, и стучали ножами по тарелкам, и чавкали все,
разговаривая, и топали ногами в такт толпе. В голосе оборванца
появились требовательные нотки, и он заныл громче: "Ох, братцы,
крутенько ж...", и медведь старательней и громче заколотил лапою в
пол, от протеза его осталась едва половина, но он кружился и кружился,
все быстрее била толпа, все быстрее и громче с каждым ударом, и кто-то
в толпе крикнул свое, наболевшее, его не услышали, но словно
распахнулись двери - все начали выкрикивать что-то, сперва тихонько,
только для ритма, громче, еще громче, взревывал медведь, старался
нищий, и шум нарастал, тарелки на столе бились уже непрерывно, и
ускорялся ритм, отбиваемый толпой, и каждый в толпе выкрикивал
какие-то важные мысли, стремясь перекричать и всех других, и себя
самого, дымился пол под медвежьим протезом, и разлетался протез в
щепки, а часы били каждую минуту; и было уже громко, но с каждой
секундой становилось все громче и громче - стучали и кричали, били,