"Ежи Косинский. Ступени" - читать интересную книгу автора

и его гости, встав в нескольких шагах от меня, плевали мне в лицо,
соревнуясь, кто метче попадет в глаз.
Вскоре эта игра стала популярна во всей деревне. Мальчишки и девчонки,
крестьяне и их жены, пьяницы и трезвенники - все принимали в ней участие.
Однажды я побывал на похоронах мальчика, который отравился грибами.
Поскольку речь шла о сыне одного из богатейших в деревне крестьян, все
пришли одетые в лучшее воскресное платье и вели себя подобострастно.
Я смотрел на рыдающего отца, стоявшего у края выкопанной могилы. Лицо у
него было желтым, как вынутая из могилы глина, а глаза - красными и
опухшими. Он едва стоял на ногах, и жене приходилось поддерживать его. Когда
гроб положили на землю, он упал на него и принялся целовать и гладить
полированную крышку так, словно это и был его ребенок. Он заплакал, и
заплакала его жена. Плач их прозвучал в тишине, как плач хора в трагедии на
пустой сцене.
Мне стало ясно, что любовь крестьян к своим детям так же
непредсказуема, как моровая язва, время от времени поражавшая деревенский
скот. Часто мне доводилось видеть, как мать гладила свое дитя по шелковистым
волосам, как отец подкидывал ребенка в воздух и ловил на лету крепкими
руками. Нередко я наблюдал, как маленькие дети неуклюже ковыляли на
пухленьких ножках, спотыкаясь, падая, снова вставая, движимые той же силой,
которая заставляет подсолнухи, склоненные ветром, поднимать свои соцветия к
солнцу.
В другой раз я видел, как овца билась в мучительной и долгой агонии. Ее
отчаянное блеяние повергло в панику всю отару. Крестьяне говорили, что
животина, должно быть, случайно проглотила вместе с травой рыболовный крючок
или осколок стекла.
Шли месяцы. Как-то корова из стада, которое я стерег, забрела на
соседнее поле и потравила посевы. Мой хозяин узнал об этом. Когда я пригнал
домой стадо, он меня уже поджидал. Затащив в сарай, он принялся пороть меня
и выпорол до крови. В конце он зарычал от злости и хлестнул меня по лицу
кожаной плетью.
После этого я начал собирать выброшенные рыболовные крючки и прятать их
за сараем. Когда крестьянин отправился с женой в церковь, я пробрался к
моему тайнику и засунул пару крючков и щепотку толченого стекла в шарик,
скатанный из теплого хлебного мякиша.
У крестьянина было трое детей. Я любил играть с младшей дочуркой. Мы
часто встречались с ней во дворе, и я смешил ее, изображая лягушку или
аиста.
Однажды вечером маленькая девочка нежно обняла меня. Я облизнул хлебный
шарик и попросил ее проглотить угощение в один присест, не разжевывая. Она
колебалась, и тогда я взял кусок яблока, положил его на корень языка и,
подтолкнув указательным пальцем, проглотил разом. Девочка, подражая мне,
проглотила шарики один за другим. Я старался не смотреть ей в глаза,
заставляя себя вспоминать жгучую боль, которую причинила мне плетка ее отца.
С этого момента я смело глядел моим мучителям прямо в лицо, провоцируя
их каждый раз на новую порцию издевательств и глумлений. Мне больше не было
больно. Я знал, что за каждый удар плети они поплатятся болью во сто крат
большей, чем моя боль. Я уже не был безответной жертвой - я был их судьей и
палачом.
В округе не было ни врачей, ни больниц. По железнодорожной ветке,