"Ежи Косинский. Ступени" - читать интересную книгу автора

Время оставшейся ей жизни постоянно уточнялось при помощи различных
приборов, высвечивалось на рентгеновских снимках, вычислялось в таблицах и
заносилось в историю болезни целой ордой врачей и медсестер. Ее
существование поддерживалось при помощи иголок, воткнутых в вены и грудную
клетку. Она вдыхала жизнь из кислородных баллонов и выдыхала в отводные
трубки. Мои короткие визиты все чаще и чаще прерывались вторжением докторов,
сестер и санитаров, которые являлись, чтобы сменить кислородный баллон или
дать новое лекарство.
Как-то раз пожилая монахиня остановила меня в коридоре. Она спросила,
знаю ли я, чем занимаюсь. Я ответил, что не понимаю, о чем она говорит.
Тогда она сказала, что те, кто работает в больнице, называют типов вроде
меня hyenidae. Я все равно не понял, и она перевела для меня: гиены. Гиены,
разъяснила монашенка, крутятся возле умирающего тела; каждый раз, когда я
питаюсь энергией этой женщины, я тем самым приближаю ее смерть.
Состояние больной на глазах ухудшалось. Я сидел в ее палате,
вглядываясь в бледное лицо, на котором теперь лишь изредка появлялся
румянец. Тонкие руки, лежавшие на покрывале, пронизывала голубоватая сетка
вен, хрупкие плечи тяжело поднимались при каждом вздохе. Она украдкой
вытирала постоянно выступавшую на лбу испарину. Я неподвижно сидел рядом и,
пока больная спала, разглядывал зеркало. В нем отражались только холодные
белые прямоугольники стен и потолка.
Монахини бесшумно входили и выходили из комнаты, но я уже научился не
встречаться с ними взглядом. Они наклонялись над больной, вытирали ей лоб,
смачивали губы ватными тампонами, шептали на ухо какие-то слова на тайном
языке сиделок. Полы их нелепых длинных одеяний развевались при каждом
движении, напоминая крылья каких-то беспокойных птиц.
В таких случаях я обычно удалялся на террасу и прикрывал за собой
дверь. Ветер безостановочно гнал снежную пыль над покрытыми настом полями,
засыпая лыжные и человеческие следы, оставленные днем. Я брал в ладонь
горсть свежего пушистого снега с металлического ограждения. Снег сначала
хрустел в моей горячей руке, но затем быстро превращался в полурастаявшую
жижу.
Все реже и реже мне разрешали навещать больную, и тогда приходилось
часами просиживать одному в номере. Перед тем как отправиться спать, я
доставал из ящика письменного стола несколько папок, в которых лежали ее
фотографии большого формата, старательно наклеенные мной на листы плотного
картона. Я расставлял фотографии в углу спальни и сидел перед ними,
вспоминая все, что случилось между мной и девушкой в больничной палате, и ее
отражение в зеркале. На некоторых снимках девушка была обнаженной. Я
разглядывал их в одиночестве, и призрачное отражение моего лица скользило по
глянцевой поверхности фотографий.
Затем я выходил на балкон. Свет из окон санатория падал на снег,
который уже не казался таким свежим. Я смотрел на огни, пока они не начинали
гаснуть. Тогда над долинами и лесистыми склонами холмов разливался лунный
свет, выхватывая из темноты льдистые вершины гор и клубящиеся испарения,
поднимавшиеся к небу из глубоких ущелий. Где-то захлопнулась дверь, вдалеке
прозвучал клаксон автомобиля. Внезапно между сугробов я увидел чьи-то
фигуры. Они пробирались через заснеженные поля вверх к санаторию, то
появляясь, то исчезая, словно боролись с песчаной бурей на пустынной
равнине.