"Александр Костюнин. Вальс под гитару (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

пулять в тебя. Если собьёшься, всё равно доигрывай".
Я первый раз вышел выступать. Боюсь. Сел на стул и сходу заиграл.
Колени дрожат... Сжал их сильно-сильно, как мог, они всё равно трясутся.
Нажимаю на клавиши - и слышно: "Ды-ды-ды". Всем слышно. Дрожь с музыкой.
Взгляд бегает по залу. А народу-то... Пацаны наши. Они же обсмеять меня
могут. Я один, маленький такой. Играю, играю. Хоп! Ошибся. Сам уже хочу
заплакать и убежать со сцены.
И тут я вспомнил про слова учительницы, поднял голову и посмотрел
поверх всех. Но только я уставился не в точку. Я вдруг увидел вдали папу. Он
смотрел на меня. Я стал играть для него... Лица всех людей сделались
расплывчатыми, незаметными. И всё вокруг исчезло. Только я и он.
Чувствую, перестал дрожать. Играю по-настоящему. Не просто бездумно
нажимаю на клавиши и тяну меха. Уже думаю о том, как у меня пальцы
расположены. Громче, тише играю. Когда форте, когда пиано - слежу.
Исполнял я вальс "На сопках Маньчжурии". Вы слышали его?
- Хороший вальс.
- Сначала идёт тихая музыка. Играю для папы, а сам представляю: он как
бы уже не старший сержант, как на фотографии в армейском альбоме. Он
генерал. Седой весь. Он сидит и слышит, что я начал играть. Музыка пошла. Я
играю её тихо, потому что в главной роли музыки - он. Встаёт, ищет себе
пару. Вот нашёл! Выбирает мою маму. Значит, нужно с этого места громче
играть. Это как радость евонная. Одна часть: "Тын-тын-тын.
Туу-туд-дуду-там-тадам". Они танцуют счастливые, улыбаются. Музыка громче:
"Ту-туду! Туду-тут-тудуду!" Вот они посмотрели друг другу в глаза - пауза
такая. На миг всё остановилось, затем опять начинают кружиться, и ты
крещендо, с усилением звука, начинаешь играть.
Я полгода разучивал пьесу, и теперь то, над чем трудился, всё сжалось
до двух минут выступления. Не каждый так сможет. А я научился.
Мне кажется, папе понравилось.
Это приятно и даже немного волнительно.
Я доиграл, низко опустил голову и заплакал от счастья. Убежал со сцены.
Не мог никого видеть в этот момент. Зал долго хлопал вслед. Потом говорили,
что получилось здорово.

Тут как-то взял я гитару у приятеля. Мама заглянула, смотрит, я
подбираю аккорды. Говорит: "Знакомое что-то. Вроде, папа играл".
Она ушла. Я отложил чужую гитару и взял папину. Поглаживаю её, трогаю.
Вот так когда-то до неё дотрагивался мой папа. И ещё мысль: у него, когда не
брился, щетина росла, и он тёрся об мою щеку; щека делалась красной. Мне
весело и приятно, счастливо даже. Это помню. И вот теперь я касаюсь гитары,
которая помнит его прикосновения. И мне так захотелось исполнить вальс "На
сопках Маньчжурии" для папы, но уже под гитару. Чтобы он порадовался и за
меня, и за маму. Если бы он был с нами, то сам бы для мамы играл.
В городе просил отремонтировать её - не взяли. "Нет, - ответили, -
слишком старая. Гриф треснул, так что и новые струны не помогут. Чудес не
бывает!"

Мальчишка замолчал, и я молчал. До самой остановки.
Всё самое главное было сказано.
Перед тем, как выходить, он крепко, по-мужски, пожал мне руку и сказал