"Александр Костюнин. Полет летучей мыши (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

Я родился в русской деревне под Ленинградом, хотя по национальности
финн. Из тридцати пяти дворов пять подряд - все Полукайнены.
Однажды соседская баба Лиза вспомнила что-то и как рассмеётся... У
самой зубы мелкие-мелкие, когда щерится, дёсны видно.
- Я ведь с твоим дедкой на танцы ходила.
Мне так интересно: я ни деда, ни бабку не застал, а она с ним на
танцы...
- Твой дедка был жмо-о-от - жадный, скупой-скупой. Выпить любил. Как-то
раз решил доказать, что он щедрый и богатый. В чайной при всех трёхрублёвую
бумажку скрутил и закурил. (Три рубля были деньги больши-ие.) Все только
обсмеяли и осудили его. Жмот, так жмот и есть. Чего добился? Потом, небось,
месяц говно ел и экономил на всём.
Сказанное не развеселило меня. Не только деда, русские недолюбливали
нас всех и метили, как дёгтем на воротах, презрительным "чухня". Вокруг иная
вера, чужые порядки, обычаи, мысли. Граница прошла по деревне.

Мать в тайне поведала, что родина есть и у нас, украдкой показывая в
сторону заходящего солнца:
- Никогда не станем мы здесь своими...

В семье из детей я был старшим. Кроме меня три младших сестрёнки.
Приспело нам картошку сажать. Я проборонил огород. Пошёл за окучником,
окучника не оказалось. Запряг соху, а соха и окучник - две большие разницы.
Навыка у меня нет. Хотя лошадь такая хорошая, лёгкая, небольшая, аккуратная.
Послушная кобыла, деревенская, знает, как идти. Сосед, дядя Лексей, мне
советует:
- Ну, Паленька, вот на то дерево правь. Ориентируйся на осину.
Большая осина росла на меже, где кончается огород. Толстая, высокая.
Потом её спилили.

Отец у нас тогда крепко болел раком. Помню его с болезненной гримасой
на лице, с неряшливой рыжей бородой. Тихонько, словно тень, он появился на
улице: прутик в руках, в полушубке. (Хотя и жара, в полушубке!) Постоял на
крыльце, посмотрел жалостно на меня и - назад, в дом.
Мать под уздцы ведёт лошадь краем борозды, а упрямая соха то туда, то
сюда залазит. И мы давай кривить. Мамка плачет. Огород не особо широкий, но
длинненький: от бани до осины. И вот я криво-криво, а всё же пробороздил. У
меня вся рубашка мокрая от пота. С носу, со лба падают тяжёлые солёные
капли. Не получается толком, чертыхаюсь. Дошли до края, пусть теперь лошадь
отдохнёт. Бросил ей сена, рубашку скинул, посидел на меже и пошёл
подправлять по хорошей борозде обратно, уже без матери. Лошадь сама идёт.
Подпоследок, где я кривил, исправил. Зову:
- Мама, иди, посмотри.
Она пришла:
- Ой, Господи! Слава тебе! Всё в порядке, сади картошку.

Отец в то лето и умер. Мне не было ещё полных четырнадцати лет.
Досталось с малолетства поработать: и за катком ходил босиком, и боронил, а
потом и пахал, и косил на конной косилке. Следующей весной у меня появилась
своя, прикреплённая колхозом пара лошадей. Такое решение вынесло правление,