"Леонид Костюков. Мемуары Михаила Мичмана (повесть) " - читать интересную книгу автора

Леонид Костюков

Мемуары Михаила Мичмана

повесть


...Она сама и тень и свет...

Арс. Тарковский.


Глава 1

Я берусь за перо

Видит Бог, я хотел избежать мемуаров, потому что мне всегда претила
легкая банальность, заложенная в самых основах этого жанра. Есть ли смысл в
том, чтобы вспоминать родовую усадьбу, впоследствии успешно реквизированную
комбедом? Колеблющиеся ветви вишни против солнечного света - то цветущие, то
отягощенные крупными ягодами... Хозяйственную
Петровну, в семнадцатом сокрушавшуюся оттого, что погиб годовой запас
сала, - и невозможно было вразумить ее, что погибает нечто большее... Едкий
паровозный дым, стелющийся над холодной топкой равниной; напряженную
легавую, чутье которой оскорбляет этот дым; тяжело и низко, как будто через
силу летящих уток, легчайший иней на траве - стоит ли вспоминать?
Но что поделать, если память не спрашивает своего хозяина, да и кто кем
владеет, в конце концов? И дело, конечно, не в том, что прилавки
(нынче их именуют стеллажи) завалены воспоминаниями самозванцев, еле
заставших Первую мировую, а Государя Императора видавших исключительно на
картинке в учебнике. Просто многое, как говорила
Аня Ахматова, хочет быть высказано моими дряхлыми связками, ибо не
находит других.
Связки... да... дело, разумеется, в связках - в тех металлических
скрепках, коими прошита живая ткань истории, и кто не видел тусклого блеска
этого металла, тот еще толком не жил.
Например, один корнет-растратчик, Звонарев. Я знавал его отца,
прилежного присяжного, ярого сторонника земств и апологета гражданского
общества. Старший Звонарев был падок на белую рыбу и с тем же рвением, с
каким защищал новые веяния в политике, отстаивал специальный нож для ее
(рыбы) разделки - тусклый блеск этого небольшого ножа я и сейчас различаю
сквозь поволоку времени. Чахотка сожрала несчастного присяжного с тем же
аппетитом, с каким он поглощал севрюгу. И на похороны приехал его долговязый
сын, в фуражке и прыщах. Выглядел растерянным.
Потом я встречал корнета в Петербурге в тринадцатом. Малый потерял
полковые деньги - по его версии; я был уверен, что проиграл или спустил на
кокоток. Я запомнил лишенное всяческого выражения лицо корнета, словно по
нему прошлись тряпкой. Он повторял как заклинание
- войну бы. Войну бы. Войну бы. Логика этого урода была элементарна -
большие потрясения пожрали бы малые. Ровно год - и горячая просьба придурка