"Учителя и путь" - читать интересную книгу автора (Ледбитер Чарльз Уэбстер)

Глава X ВЫСШИЕ ПОСВЯЩЕНИЯ

В течение стадий, следующих за первым, вторым и третьим посвящениями ученик постепенно развивает буддхическое сознание, но при четвёртом посвящении он вступает на нирванический план, и с тех пор он занят равномерным восхождением через него, или, точнее, через ту его часть, которая состоит из пяти его нижних подпланов, где собственно и пребывает человеческое я. В некотором отношении это посвящение является точкой, отмечающей половину пути, поскольку обычно говорится, что в среднем между первым и четвёртым посвящением проходят семь жизней, и также семь жизней — между четвёртым и пятым, но, как я говорил ранее, эти цифры могут очень сильно уменьшаться или увеличиваться, и в действительности в большинстве случаев этот период получается не так уж велик, поскольку воплощения принимаются одно за другим, без перерывов на жизнь в небесном мире.

Ученик, прошедший четвёртое посвящение, в буддийской терминологии называется архатом, что значит достойный, способный, чтимый или совершенный, и в восточных книгах сказано о нём много прекрасных вещей, потому что их авторы знали, насколько это высокий уровень развития. Индусы называют такого человека парамахамса, то есть тот, кто выше или за пределами хамсы.

В христианском символизме четвертое посвящение обозначается страданием в Гефсиманском саду, распятием и воскресением Христа. Но так как в нем есть предварительные ступени, то оно может быть вполне символизировано различными событиями, которые, как говорят, имели место в течение Святой Недели. Первым из этого ряда событий было воскрешение Лазаря; память этого всегда празднуется в субботу перед Вербным Воскресеньем, хотя по Евангелию это было на неделю или две раньше. В воскресенье был торжественный вход в Иерусалим, в понедельник и вторник был произнесен ряд речей в храме, в среду — предательство Иуды Искариота; в четверг — основание Св. Евхаристии, в ночь с четверга на пятницу суд перед Пилатом и Иродом; в Великую Пятницу — распятие, Страстная Суббота была проведена в могиле, а в ночь на воскресенье, или скорее в самом начале воскресного утра, Христос восстал из мертвых, восторжествовал навеки.

Все эти подробности драмы Христа соотносятся с тем, что в действительности происходит в связи с четвертым посвящением. Воскресив Лазаря в субботу, Христос сделал нечто чудесное и необычное и, в значительной степени, результатом этого было то, что вскоре он вкусил свое единственное земное торжество, потому что на слух о воскрешении мертвого собралось много народу. Они поджидали его; и когда он вышел из дому, чтобы отправиться в Иерусалим, они встретили его овациями и шумными излияниями чувств и приветствовали Его так, как и теперь приветствуют на Востоке всякого, кого считают святым. Народ с большим энтузиазмом проводил его в Иерусалим, а он, получив это малое земное признание, естественно, воспользовался случаем, чтобы учить людей, и произнес речи в храме, куда явились большие толпы народа, чтобы увидеть и послушать его. Это символ того, что происходит в действительности. Посвященный привлекает к себе некоторое внимание и приобретает известную популярность и признание. Затем против него всегда восстает предатель, и так искажает сказанное и сделанное им, что оно кажется злом. Рюйсбрек так формулирует это:

"Иногда эти несчастные лишаются своих земных благ, своих друзей и родных, их покидают все создания, святости их не верят и презирают её, все дела их жизни люди трактуют превратно, все окружающие отвергают их и пренебрегают ими; иногда на них нападают различные болезни."

Затем следует град злословия и оскорблений, и мир отвергает посвящённого. После этого идет сцена в Гефсиманском саду, когда Христос чувствует себя совершенно покинутым; затем он подвергается осмеянию и распятию. И, наконец, с креста раздается возглас: "Боже, Боже, почему ты оставил меня?"

Е. П. Блаватская придерживалась теории, изложенной ею в "Тайной Доктрине", но которую я не могу проверить лично, что истинное значение этих слов — "Боже, Боже мой, как прославил ты меня!" Я не знаю, которая их этих версий точнее, но в обеих есть великая истина. Одной из черт четвертого посвящения является то, что человек должен быть оставлен в совершенном одиночестве. Сначала ему приходится стоять одиноко на физическом плане; все его друзья по какому-либо недоразумению восстают против него; потом всё налаживается, но на время человек остаётся с чувством, что против него восстал весь мир.

Быть может, это еще не такое большое испытание, но оно имеет и другую, внутреннюю сторону; ему приходится временно испытывать состояние, называемое авичи, что означает "без волн", то есть без вибраций. Это состояние авичи не есть ад, как полагает расхожее мнение, но это состояние, при котором человек стоит абсолютно один в пространстве и чувствует себя отрезанным от всякой жизни, даже от Логоса; без сомнения, это самое страшное переживание, какое только возможно для человеческого существа. Говорят, что оно длится лишь мгновение, но пережившим этот наивысший ужас оно казалось вечностью, ибо на этом уровне нет ни времени, ни пространства. Думаю, что у этого ужасного испытания две цели — во-первых, кандидат получает способность в полной мере сострадать тем, для кого авичи явилось результатом их действий, а во-вторых, он может научиться полной независимости от чего-либо внешнего, торжествуя в полной уверенности, что он един с Логосом, и что весь этот захватывающий ужас, вызванным чувством изоляции — ни что иное, как иллюзия и искушение. Некоторые не выдерживали этого ужасного испытания, и им приходилось возвращаться назад и снова начинать свою работу восхождения к посвящению. Но для того, кто может непоколебимо выдерживать этот кошмар, это воистину удивительный, хотя и ужасный опыт, так что хотя к самому испытанию можно применить толкование "почему ты меня оставил?", чувство вышедшего из этого испытания победителем неплохо выразят слова "как ты меня прославил".

Это посвящение отличается от всех других тем, что в нем есть этот странный двойственный аспект страдания и победы. Каждое из прежних посвящений символизировалось в христианской системе одним определенным фактом — Рождением, Крещением, Преображением; но для того, чтобы изобразить четвертое посвящение, понадобился ряд событий. Распятие и ряд различных страданий, завершением которых оно явилось, олицетворяет одну сторону этого посвящения, а Воскресение и его торжество над смертью представляет другую сторону. На этой ступени всегда есть страдание — физическое, астральное и ментальное, всегда есть осуждение с стороны мира и кажущаяся неудача. Всегда есть и великолепное торжество на высших планах, которое, однако, остаётся неизвестным внешнему миру. Тот особый вид страдания, который неизменно сопровождает это посвящение, расчищает остатки кармы, которые ещё могут стоять на пути посвященного. То терпение и радость, с которыми он переносит страдания, имеют большое значение для укрепления его характера и помогают определить степень его полезности для той работы, которая ему предстоит.

Распятие и Воскресение, символизирующие это посвящение, так описываются в древнеегипетской формуле:

"Тогда кандидат будет привязан к деревянному кресту, он умрет и будет погребен, и сойдет в подземный мир (преисподнюю); после третьего дня он возвратится назад из мертвых."

Только по истечении полных трех дней и ночей и части четвертого все ещё находящийся в трансе кандидат в те древние времена вынимался из саркофага, в который его клали, и выносился на открытый воздух на восточную сторону пирамиды или храма так, чтобы первые лучи солнца упали на его лицо и пробудили его от долгого сна.

Есть старая пословица "Без креста нет венца", которой можно придать тот смысл, что если человек не спустился в материю, не будет привязан к кресту материи, то для него невозможно будет воскресение и обретение венца славы; путем ограничений, печалей и бед он обретет победу. Невозможно описать это воскресение, все наши слова кажутся тусклыми в сравнении с его великолепием, и самая попытка описания почти кощунственна. Можно сказать лишь то, что за всеми заботами, печалями и затруднениями, искушениями и испытаниями сияет победа и победа навеки, потому что всё завоевано знанием и внутренней силой. Вспомним, как провозгласил свою свободу Господь Будда:

С этих пор архат овладевает сознанием буддхического плана, будучи ещё в физическом теле; когда же он покидает тело во сне или в трансе, он сразу переходит в невыразимую славу нирванического плана. При посвящении у него должен быть хотя бы один проблеск нирванического сознания, точно так же, как и при первом посвящении должно быть краткое переживание буддхического, и теперь его ежедневные усилия должны быть направлены к тому, чтобы все далее и далее продвигаться на плане нирваны. Эта задача огромной трудности, но постепенно он окажется в состоянии продвинуться ввысь, в это несказанное великолепие.

Вступление туда совершенно ошеломляющее; сначала оно несет с собой ощущение сильнейшей жизненности, которое удивляет даже того, кто уже знаком с буддхическим планом. Это удивление испытывалось и ранее, хотя и в меньшей степени, когда человек впервые поднимался с одного плана на другой. Даже тогда, когда мы впервые в полном сознании переходим с физического плана на астральный, мы обнаруживаем, что эта новая жизнь гораздо шире, чем всё то, что было известно нам до сих пор, и восклицаем: "я думал, что я знаю, что такое жизнь, но я совсем не знал этого до сих пор." Когда мы переходим на ментальный план, то же чувство удваивается — астральный мир был чудесен, но в сравнении с ментальным он ничто. Такое же переживание бывает, когда мы переходим на высшее подразделение ментального плана. С каждым шагом возвращается то же удивление, и никакие предварительные мысли не могут подготовить к нему, потому что оно всегда бывает более изумительно, чем то, что можно вообразить, и жизнь на высших планах — это такая сила блаженства, для которой нет слов.

Европейские ориенталисты переводят слово «нирвана» как уничтожение, так как слово это означает «задутый», как тушат дыханием пламя свечи. Ничто не может быть более полной противоположностью истине, чем такая трактовка, с той оговоркой, что в некотором смысле это конечно же уничтожение всего того, что известно нам на земле как человек, потому что это уже не человек, а Бог в человеке, бог среди других богов, хотя меньший, чем они.

Постарайтесь представить, что вся вселенная наполнена этим необъятным потоком живого света и состоит их него, и всё это движется вперед, безотносительно, как необоримо несущийся вперед великий океан света — света, имеющего цель (если это здесь доступно пониманию), невероятно сконцентрированного, но абсолютно свободного от всякого напряжения или усилий, — нет, слова бессильны. Сначала мы не чувствуем ничего, кроме блаженства, и не видим ничего, кроме силы света; но постепенно мы начинаем осознавать, что даже в этом ослепительном сиянии есть еще более яркие пятна (как бы ядра), через которые свет приобретает новое свойство быть ощутимым на низших планах, обитатели которых без этой помощи совсем не имели бы возможности почувствовать его лучезарность. Затем постепенно мы начинаем понимать, что эти добавочные солнца суть Великие, планетные духи, великие ангелы, божества кармы, дхьян чоханы, будды, христы, учителя и многие другие, неизвестные нам даже по именам, и что через них свет и жизнь протекает до низших планов.

Мало-помалу, по мере того, как мы привыкаем к этой чудесной реальности, мы начинаем ощущать, что мы едины с ними, хотя и гораздо ниже вершины их великолепия; что и мы — часть Единого, пребывающего каким-то образом в них всех и в каждой точке промежуточного пространства; мы видим также, что и мы являемся фокусом, и что через нас, на нашем, гораздо более низком уровне, протекает свет и жизнь к тем, кто стоит ещё дальше (не от него, потому что все являются его частями, и кроме него, нигде ничего и нет), но от осознания, понимания и переживания этого.

Е. П. Блаватская часто говорила об этом сознании, что центр его повсюду, а окружность нигде. Это выражение, глубоко передающее идею, приписывается то Паскалю, то Николаю Кузанскому, то «Зохару», но по праву оно принадлежит книгам Гермеса. Такое сознание воистину далеко от уничтожения; достигающий его посвященный ничуть не утрачивает ощущения себя самого; память его совершенно непрерывна, он — тот же самый человек, и всё же теперь он поистине может сказать: "Я есть Я", зная, что в действительности это «Я» означает.

Эта идея удивительно хорошо выражена сэром Эдвином Арнольдом в "Свете Азии".

Отсутствие жизни тут понимается не в смысле смерти, ибо достигший нирваны являет пример и выражение самой живой жизни, какую можно только представить, а в том смысле, что он далеко за пределами и жизни и смерти, покинув сансару навсегда. Ад определили как "время без Бога", а рай — как "Бога без времени", и это второе определение ещё более приложимо к нирване.

Всякое описание нирваны, которое мы можем попытаться предпринять, должно выглядеть странно, ибо никакие слова не не могут дать ни малейшего понятия о подобном переживании, так как всё, к чему привык наш ум, исчезает ещё задолго до того, как достигается этот уровень. Конечно, даже и на этом уровне есть некоторая оболочка для Духа, которую невозможно описать, потому что в одном смысле она как бы атом, а в другом, как будто целый план. Человек чувствует себя как бы повсюду, но может сосредоточиться где угодно, и где бы в это время ни уменьшилось излияние силы, там и есть для него тело.

Невыразимое великолепие нирваны неизбежно превосходит всякое физическое понимание, и потому даже самые поэтичные попытки описать её обречены на неудачу. Тем не менее, всякий, кто пишет о ней, подходит к ней под своим углом, и потому каждый может внести свой вклад описанием какого-нибудь момента, который другие упустили. Я уже пытался сообщить свои собственные впечатления, а теперь позвольте процитировать моего давнего друга и брата Джорджа Сидни Арундэйла, который в своей книге «Нирвана» сделал примечательную и весьма удачную попытку передать то, что непередаваемо. Конечно, все мы потерпим тут неудачу, и всё же я чувствую, что он больше, чем я приблизился к успеху. Он пишет:

"Первое моё воспоминание — Учитель К. Х., который выглядел так, как раньше я никогда его не видел. Он всегда сияющ, но сейчас он был более чем сияющ, и здесь я не могу подобрать слов, чтобы описать это его великолепие, которое я воспринял своим первым проблеском нирванического сознания. «Великолепный» и «сияющий» — бедные слова, вот слово «ослепительный», пожалуй, выразит это несколько лучше, потому что на мгновение я был ошеломлён. Мне почти что хотелось закрыть от него своё лицо, и всё же я не мог отвести от него взгляда, настолько безмерно великолепно он выглядел — он уступал лишь Царю, как я понял позднее, хотя в тот момент большей славы я не мог и представить.

Мне пришлось воззвать к своей смелости. Я почувствовал, что он как бы сказал мне: "добро пожаловать в новое царство, которое ты должен научиться покорить". Его властью моё сознание раскрылось, и я ступил как бы через порог нирваны. Слова и фразы, какими бы прекрасными и величественными они ни были, почти что кощунственны, когда ими пытаются описать условия нирваны. Даже первое слабое касание переживания этого возвышенного уровня сразу же делает переживания прочих планов незначительными, за исключением разве что нахождения в присутствии Единого Посвятителя. Я помню свой первый проблеск буддхического сознания, имевший место в связи с принятием меня в ряды Великого Белого Братства, и до сих пор вспоминаю, как дивился я виду Учителя в его буддхическом проводнике, и мне памятно то удивительное чувство единства со всеми вещами, которое я переживал в последующие дни — я чувствовал вместе с деревьями, и цветами, рос вместе с ними, страдал вместе с ними и радовался. Помню я также и то, как отбросил своего векового товарища — каузальное тело, и между предыдущим моментом и последующим моментом проблеска нового царства был живительный контраст.

Но в этот раз Учитель выглядел как кто-то такой, кого я никогда не знал раньше, облачённый в великолепие царства, в которое я вступал, как маленький ребёнок. Меня охватило новое сознание, и мой мир моментально наполнился новыми, необычными, великолепными ценностями. Всё стало иным, совершенно иным, хотя и оставаясь при этом тем же самым. Моим глазам открылась новая божественность, новое значение, новая цель. Это превзойдённое и восславленное буддхическое единство — ещё более чудесное; каким-то удивительным образом это прежнее состояние влилось в ещё более широкое и огромное. Это даже что-то более истинное, чем единство, что-то более реальное. Это кажется невозможным, и тем не менее, это так.

Какова же природа того, для чего даже буддхическое великолепие является лишь ограничением? Я вынужден пользоваться словами, а слова, похоже, являются в этом самой слабой стороной. Я могу лишь сказать, что это — великолепие трансцендентального Света, море света, который есть образ вечности самого Бога. Я оказался лицом к лицу с незапятнанным зеркалом его силы, отражением его благости. И это зеркало, отражение — бесконечный океан света, частью которого я стал (хотя в каком-то смысле я ею уже был) в путём того, что можно назвать апофеозом всех единений, пережитых поочерёдно на более низких планах. Братство — во внешнем мире, единство — в мире буддхическом, в нирване же — свет превосходящий.

Этот трансцендентальный свет ближе к Реальности даже в сравнении с буддхическим единством, которое до тех пор казалось мне самым изумительным фактом в мире. Свет — начало, свет — путь, свет — будущее. "Да будет Свет", сказал Бог, и был свет, и свет неописуемый. Прекрасен свет мира, но он лишь слабое отражение торжествующего (пожалуй, это прилагательное будет тут уместно) света этих областей Реального. Таков свет Солнца, прежде чем он спустился в те формы, в которых мы его знаем. Это свет, очищенный от формы, свет который есть жизнь формы. Это вечно сущее "свидетельство бессмертия", будущее в настоящем, и всё же Вечное. Это апофеоз и суть того света, что знаком нам. Всё великолепие самой удивительной зари (а я чувствую, ничто не может быть удивительнее совершенной восточной зари) приходит к великолепному плоду и совершенству в том полдне, который — нирвана.

Бог есть Свет, свет — Бог, человек — свет, всё есть свет — новый смысл получил древний египетский призыв: "Ищи свет, следуй за светом. Воспринимай его и учись быть единым с божественным светом во всех вещах". Глядя теперь на мир, я вижу его в понятиях света. Бог-Свет находится в проявлении в человеке-свете, камне-свете, дереве-свете, существе-свете. Всё есть свет — ослепительная слава в центре, переведённая в цвет при излучении к периферии. Ослепительное великолепие повсюду — божественный свет — сияющее семя будущности всякой индивидуальной вещи в каждом царстве. И это семя света расщепляет свою белизну (похоже, это не то слово, но слово «светлота» представляется несколько неуклюжим) на цвета радуги.

В каждом царстве природы семь великих путей цвета, в начале пути лишь потенциальные, в конце его раскрываются в великолепные плоды. Алмаз, рубин, изумруд, сапфир — короли минерального царства — достигли высшего совершенства своих цветов. Но и на дне его существуют столь же великолепные красоты, медленно высвобождаясь из своего заточения эволюционным процессом, пока не выйдут на свободу, столь же прекрасные, как драгоценные камни. И так же обстоит в каждом царстве. Свободный вновь заточается, чтобы достичь ещё большей и более великолепной свободы.

Купаясь в спокойно стоящей молнии, а именно с ней можно сравнить нирвану, я воспринимаю молнии, находящиеся в заключении во всех вещах. Вижу свет, который ещё тускл — это дикарь, яркий свет — это развитый человек, свет, который само великолепие — это сверхчеловек, Учитель. Я вижу повсюду цвет — он в процессе трансмутации, восславления, превосхождения. Черноты, в смысле антитезы свету, нет нигде. Бог сказал "Да будет Свет" и был свет, и свет повсюду. Его свет сияет даже в нашей тьме.

Что такое нирвана? Божественный свет. Я коснулся, лишь на мгновение, его нижних пределов, его плотнейших слоёв. Здесь, на земле, я не могу даже мысленно представить его великолепие, но по возвращении он оставил мне новое восприятие Реальности. Я стал на один шаг ближе к реальному. В мире существует более тесное братство, чем я полагал раньше — более глубокая тождественность, более великолепные источник, путь, цель. Повсюду и во все времена есть посланцы божественного солнечного света. Каждый цвет повторяет его слово и его голос. Каждая форма дышит его назначением. И я, пылинка в солнечном свете, всё же являюсь его частью, и глядя вверх на Солнце, я вижу знак своей собственной божественности, воплощённое обетование и моего конечного достижения. Как наш Господь есть Солнце, так и все мы такими будем, ибо он повелел так.

Свет — это язык, мысль, облачение и проводник. Одна вспышка света сообщает нам, внизу живущим, целую философию.

Свет — Воля Солнца, Мудрость Солнца, Любовь Солнца. В книгах пишут, что нирвана — это блаженство, но даже побывав в самой крайней её области, у самых границ, я понял, что это нечто бесконечно большее. Один лишь взгляд, и все вещи стали как будто совсем новыми, внутри меня и вовне. Я остался, хотя и совершенно изменился, а всё вокруг меня как бы проходит переоценку. Даже теперь всё значит для меня гораздо больше, чем раньше. Каждый предмет, в каждом царстве природы, кажется мне больше тенью реальности, чем реальностью, поскольку я чувствую, сколь слабы и неадекватны должны быть все отражения этого Света. И всё же в равной степени верно, что каждый предмет более реален, чем я думал раньше. Я увидел те возможности, которые как в тюрьме, заключены в форме, и я воспринял тени. Я увидел раскрывающееся великолепие Вечного Света и ощутил Реальное. Все прочие миры в сравнении с этим нирваническим миром — миры теней. И всё же в силу этой нирваны они стали для меня более реальными мирами, так как я увидел печать назначения, данного Богом всем вещам, и стал относиться к ним с куда большим почтением, чем раньше.

Философы говорят о чистом Бытии. Похоже, я почувствовал, каким оно должно быть — не потому что соприкоснулся с ним, но лишь потому что соприкоснулся с тем, что несколько менее лишено чистого Бытия, чем любые из состояний сознания, до сих пор мною пережитых.

Как верно, что язык в данном случае лишь скрывает мысль и значение. Чтобы передать смысл нирванических вещей, нужен нирванический язык. Как прекрасно сказал Маерс:

Чтобы не быть несправедливым к этому выдающемуся автору, я должен признаться, что вышеприведённая цитата представляет собой лишь ряд не связанных между собой отрывков, и я настоятельно рекомендую читателям тщательно изучить книгу, из которой они были мною взяты; она выпущена адьярским Теософическим Издательством.

Буддийский монах Ананда М. в своей книге "Мудрость Арьев",[35] пишет о нирване следующее:

"Буквальное значение этого слова — просто «угасание», то, что происходит с огнём лампы, когда его задувают, но вы, до сих пор следившие за тем, что относительно неё говорилось, поймёте, сколь глубоко ошибаются те, кто толкуют нирвану как нечто равноценное полном уничтожению. Уничтожение тут только в одном смысле — уничтожение желания, страсти, самообмана. Однако, когда мы начинаем пытаться объяснить её смысл в иных, не отрицающих, терминах, то встречаемся с непреодолимыми трудностями, так как все наши положительные определения неизбежно даются в понятиях знакомой нам жизни и человеческой мысли; здесь же мы говорим о том, что за пределами всякой жизни, о той самой цели, к которой вся жизнь стремится…

Для учёного буддиста нирвана означает Крайнее, Запредельное, Цель жизни — состояние столь отличное от нашего обусловленного изменчивого существования привидевшегося «я», что он знает, что оно лежит за пределами не только наименований и описаний, но даже и самой мысли. И всё же — и в этом заключается чудо и величие этой мудрости арьев, добытой величайшим из них ради освобождения человека от им же наложенных на себя пут — это великолепие, не подвластное мысли, и мир, являющийся целью всех существ, вовлечённых в борьбу, оказывается ближе к нам, чем наше собственное сознание, а для истинно понимающего он дороже самой дорогой надежды. Она превосходит великолепие Луны и Солнца, он превыше звёздных высот возвышенного до предела сознания, за пределами безбрежных пропастей всеобъемлющего эфира, в котором эти вселенные обретают свой безграничный дом. Она выше тех высот, с которых сама Мысль, тщетно хлопая крыльями, падает, подобно заблудившейся птице, воспарившей в столь разреженный воздух, который уже не может её поддерживать; она не только выше нашего мышления, но и выше сознания, которое, на этот преходящий момент, есть всё, что мы можем назвать «собой»…

Жить без «я» и умереть без «я», искать не награды, а лишь служения большей жизни, надеяться не на небеса, не на эоническое блаженство, а лишь на то, чтобы каждый день становиться всё менее эгоистичным — вот урок, который даёт жизнь и учение Учителя, лишь так в конце концов на всю жизнь снизойдёт Мир."

Анни Безант в недавней лекции сказала об этом:

"В буддийской философии известно прекрасное высказывание Господа Гаутамы Будды о нирване, где он старается человеческим языком указать на нечто такое, что можно уразуметь об этом состоянии. Вы можете найти его в китайском переводе Дхаммапады, с которого сделан английский перевод, опубликованный в "Восточной серии" Трюбнера. Он выражает это так: если бы не было нирваны, не было бы ничего; и чтобы показать, что он имеет в виду, он использует фразы, в которых берётся что-то несозданное и затем соединяется с созданным; берётся реальное, и затем соединяется с нереальным. Он резюмирует это утверждением, что нирвана есть, и не будь её, не было бы ничего прочего. Это попытка (если будет почтительно так её назвать) сказать то, что не может быть сказано. Это означает что не будь несозданного, невидимого и реального, не было бы и вселенной вообще. В этом мы имеем указание на то, что нирвана — это полнота, а не пустота. Вы должны основательно проникнуться этой идеей при изучении всякой великой системы философии. Ведь очень часто используются выражения, казалось бы, указывающие на пустоту, и отсюда происходит западная идея об уничтожении. Думая же об этом, как о полноте, вы осознаете, что сознание всё больше и больше расширяется, но при этом не теряется чувство идентичности; если вы сможете думать об этом, как о центре без окружности, то увидите проблеск истины."

Человек раз осознавший это чудесное единство, не может забыть его, и никогда уже не может стать таким, каким он был прежде, как бы глубоко ни погрузился он в свои низшие проводники для помощи другим и спасения их, как бы ни был он туго привязан к кресту материи, закупорен, запрятан и ограничен, он никогда не сможет забыть, что очи его видели Царя во всей красе Его, что он узрел страну весьма далекую и весьма близкую, которая всегда в нас, если мы только можем видеть её, потому что для достижения нирваны нам не нужно отправляться на какие-то отдаленные небеса, нам нужно только раскрыть свое сознание её славе. Как давно сказал Господь Будда: "Не жалуйтесь, не плачьте и не молитесь; раскройте свои глаза и видьте: свет окружает вас, и он столь чудесен, столь прекрасен, настолько превышает всё, о чем когда-либо мечтали и молились люди, и он на веки веков."

"Весьма отдаленная страна" — это слова пророка Исайи, но как ни странно, это неправильный перевод. Исайя говорит не о стране, которая лежит далеко, но о стране "далеких расстояний", а это совсем иная и весьма прекрасная мысль. Это указывает на то, что у пророка были некоторые переживания этих высших планов, и что мысленно он сравнил великолепие усеянных звездами небес с тесными катакомбами, в которых мы ползаем на земле, потому что эта жизнь есть слепое ползание по темным и запутанным путям, если сравнить её с великолепной и полной смысла жизнью, с полным осознанием Божественной Воли, одушевляющую воли живущих в ней и действующую через них.

Великая работа, предстоящая архату, состоит в том, чтобы взобраться на высочайшие вершины человеческих планов бытия, а в процессе достижения этого ему нужно сбросить оставшиеся пять из десяти великих оков, которые суть:

6. Рупарага — желание красоты формы, или физического существования в форме, включая желание того же и в небесном мире.

7. Арупарага — желание жизни вне формы.

8. Мана — гордость.

9. Уддхаччха — возбуждённость или раздражительность, способность впадать из-за чего-либо в беспокойство.

10. Авидья — неведение.

Шестые и седьмые оковы заключают в себе не только понятие рага, или притяжение (влечение), но и двеша, или отталкивание (отвращение), и сбрасывание этих оков требует такого свойства характера, чтобы ничто на низших планах формы или на высших планах вне формы ни на мгновение не удержало бы человека своим притяжением или не оттолкнуло бы его своей неприятностью, если человеку придется работать там. Когда сброшены восьмые оковы мано, человек забывает о величии своих собственных достижений и для него уже невозможна гордость, так как он всегда пребывает в свете и не измеряет себя ничем низшим. Тогда приходит совершенная ясность, которой ничто не может нарушить, которая дает ему свободу приобретать любые знания, стать практически всеведущим, насколько это касается нашей планетной цепи.

Теперь кандидат приближается к пятому посвящению, к посвящению адепта. "Он исполнил назначение своего человеческого существования", поэтому теперь он делает последний шаг, который сделает его сверхчеловеком, или, как это называют буддисты, асекхой, потому что ему уже нечему учиться, он уже исчерпал все возможности, человеческого царства природы. Он, как говорят индусы, дживанмукта, освобожденная жизнь, свободное существо, свободное не в силу какой-то отдельной независимости, но потому, что воля его едина с мировой Волей, с волей Единого без второго. Он всегда пребывает в свете нирваны, даже в своем бодрствующем сознании, если он предпочитает оставаться на земле в физическом теле; будучи же вне тела, он поднимается ещё выше, на монадический план, который лежит не только вне наших слов, но и вне наших мыслей. Сказано Господом Буддой: "… Не измеряй словами Неизмеримого, не погружай нить твоей мысли в бездонное. Кто спрашивает, — ошибается, и ошибается тот, кто отвечает. Безмолвствуй."

В христианском символизме достижению адепта соответствует Вознесение и нисхождение Св. Духа, потому что адепт возносится над человечеством, над землею, хотя, если он пожелает, как сделал это Христос, он может вернуться, чтобы учить и помогать. Вознесясь, он становится един со Св. Духом, и первое, что неизменно делает он своей новой силой, это изливает её на своих учеников, как и Христос излил её в виде огненных языков на главы своих последователей в Праздник Пятидесятницы. Если вы посмотрите на какую-либо из диаграмм, изображающих основные начала человека, печатавшихся в прежних книгах, то вы увидите соотношение между проявлениями Логоса в космическом пракритическом плане и в душе человека — троичная атма, тройственный дух в человеке, лежит в низшей части нирванического, или духовного, плана, а низшее проявление третьего лица, Бога Духа Святого — в высшей части этого плана. Адепт становится един с ним на этом уровне, и это настоящее объяснение христианского праздника Духова Дня. Именно по причине своего единства с ним асекха и может принимать учеников; архат же, хотя и может научить очень многому, всё же работает под руководством адепта, действует для него, и исполняет его указания на физическом плане, но сам не берет учеников, так как у него ещё нет этой особой связи со Св. Духом.

Выше степени адепта лежит посвящение чохана, а за ним ещё другие, о которых я буду говорить в главе об Оккультной Иерархии, и лестница бытия уходит в облака света, в которые покамест могут проникнуть лишь немногие из нас; и когда мы спрашиваем тех, кто стоит выше нас и знает бесконечно больше, то всё, что они могут сказать, это что лестница простирается настолько, что скрывается и от их взгляда. Им известно гораздо больше ступеней, чем нам, но лестница уходит всё дальше и выше, в невообразимые высоты славы, и конца её не знает никто.

Хотя я был совершенно точен, сказав, что никто из нас не может увидеть конца той лестницы и что работа стоящих в высших рядах Иерархии, почти непостижима, всё же я хочу, чтобы вам стало совершенно ясно, что их существование и работа столь же реальны и определённы, как всё в этом мире, и даже более, и что в нашем видении этих Великих нет ни малейшей неопределенности. Хотя о высшей части их работы мне известно лишь очень немногое, однако я в течение многих лет постоянно, почти ежедневно видел бодхисаттву за работой, и много раз мне приходилось наблюдать Владыку Мира в его чудесном и непостижимом бытии. Так что для меня они такие же реальные люди, как и любой их тех, кого я знаю, и я насколько только можно уверен в их существовании и в некоторых аспектах той роли, которую они играют в мире.

Я совершенно уверен в потрясающей истине того, что я могу сказать о них, но я не могу ни объяснить, ни понять более, чем часть того, что они делают. Я видел дхьян-чоханов, планетных духов и посланников с других солнечных систем, и я с полной уверенностью знаю о существовании и всё превосходящей славе этих существ; но я совсем не знаю, каковым может быть великое дело их жизни. Я сам видел проявление Логоса Солнечной системы, видел его среди равных ему, но всё же в миллионы раз больше, чем виденное мною несказанное величие, должно быть то, что видят в нём они. Как Арджуна, согласно Бхагавад-гите, видел Божественную Форму, так же видел её и я, и у меня нет в этом ни тени сомнения. И я хочу прибавить и своё свидетельство о том, что эти вещи таковы. Я осмеливаюсь сказать, что написав это, я в чём-то выставляю себя на осмеяние — люди скажут: "кто ты такой, чтобы писать о таких вещах?" Но я видел, и трусостью было бы не свидетельствовать об этом.

Я много раз повторял и устно, и письменно, что я не хочу, чтобы кто-либо основывал свою веру в теософию на моих утверждениях. Я думаю, что каждый человек должен самостоятельно изучить систему и прийти к своим собственным выводам, так как основание для принятия какого-либо учения заключается в том, что человек либо сам знает это по своему собственному опыту, либо считает это самой разумной для себя гипотезой. Но это ничуть не меняет того факта, что у меня есть свидетельства для тех, кто пожелает прислушаться к ним, свидетельства, которые я излагал в этой и других книгах. Мы, пишущие о теософии в двадцатом веке, можем вполне повторить ясное утверждение Св. Иоанна, сделанное почти две тысячи лет тому назад:

"О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши…. возвещаем вам."[36]

И мы, видевшие, приносим наше свидетельство, а примет ли его мир, для нас невелика разница.

Сразу же за посвящением асекха открывается семь великих путей, между которыми адепт должен выбирать, и здесь будет лучше, если я процитирую то, что сказано в книге "Человек: откуда, как и куда".

"Когда человеческое царство пройдено и человек стоит на пороге своей сверхчеловеческой жизни как освобожденный дух, то перед ним раскрывается на выбор семь путей: Он может вступить в блаженное всеведение и всемогущество нирваны с деятельностью, которая превышает наше познание — он может стать в каком-либо из будущих миров аватарой, или божественным воплощением; иногда это называется "принятием облачения дхармакая". Он может вступить в "духовный период" — это выражение охватывает несколько неизвестных значений, среди которых, вероятно, и "принятие облачения самбхогакая". Он может, "приняв облачение нирманакая", стать частью той сокровищницы духовных сил, из которой черпают для своей работы агенты Логоса. Он может остаться членом оккультной Иерархии, управляющей и охраняющей тот мир, в котором он достиг совершенства. Он может вступить в великолепную ангельскую или дэва эволюцию. Он может отдать себя непосредственному служению Логосу и быть использованным им в какой-либо части Солнечной Системы, быть его слугою и вестником, который живет лишь для того, чтобы исполнять его волю и делать его работу во всей системе, которой он управляет. Как у генерала есть свой штаб, члены которого передают его приказания во все концы поля, так есть свой штаб и у того, кто повелевает всем — "служители Его, исполняющие волю Его".[38] Это считается очень трудным путем, пожалуй, величайшей жертвой, открывающейся перед адептом, и поэтому исполнение её связано с великим отличием. Член этого генерального штаба не имеет физического тела, а создает его посредством крияшакти — "способности творить" мыслью — из материи того глобуса, куда его посылают. Штаб включает в себя существ, находящихся на весьма различных уровнях — от адепта и выше.

Принявший облачение дхармакая удаляется в монаду и отбрасывает даже свой нирванический атом; самбхогакая сохраняет свой нирванический атом и являет себя как тройственный дух; нирманакая же сохраняет своё каузальное тело, а также и постоянные атомы, пронесённые им через всю свою эволюцию, так что он может в любой момент материализовать вокруг него, если пожелает, ментальное, астральное и физическое тело. Он определенно сохраняет связь с тем миром, из которого он пришел, чтобы служить как бы резервуаром, из которого изливается на этот мир духовная сила. В "Голосе Безмолвия" о нирманакаях говорится как об образующих охранительную стену, которая оберегает мир от ещё больших несчастий и страданий. Не понимающим внутреннего смысла может показаться, что тут имеется в виду, что горе и страдания приходят в мир извне и что эти великие отражают их, но это совсем не так, потому что все несчастья в мире происходят от тех, кто страдает от них. Каждый человек — сам себе законодатель, каждый сам обрекает себя на погибель или назначает награду, но долг нирманакайи — доставлять большой запас духовных сил в помощь людям. Всё время они порождают эту силу, не беря ни части себе и отдавая всю её на служение Братству, чтобы оно употребило ее для облегчения тяжкого бремени мира.

Из этого видно, что из достигших степени адепта сравнительно лишь немногие остаются на нашей Земле в качестве членов Оккультной Иерархии, но они и их работа имеют жизненно важное значение, так что мы посвятим этому остальные главы этой книги.