"Анатолий Ковалев. Удар шаровой молнии ("Визит шаровой молнии" #2)" - читать интересную книгу автора

перед кредитором, а ведь он пошел против его воли. Присутствие Инги вселяло
смелость.
Фривольные куплеты из финала оперы пелись невыразительными голосами
по-английски, да еще под электронику.
- За что выпьем теперь?
Она ждала его на диване. Он уселся рядом с бокалом в руке и обнял ее
за плечи.
- За старую любовь! - подмигнула Инга и добавила:
- Которая приносит плоды...
- Может, лучше - за новую?
- Нет, за старую, - не согласилась она и принялась смаковать
бургундское.
"Пино нуар" не вспыхнуло в его бокале, потому что в комнату заглянули
сумерки.
Виктор сделал большой глоток и тут же вытаращил глаза, а потом
схватился за горло так, будто его сдавило невидимой удавкой. Бокал, залив
брюки вином, скатился на пол.
Девушка спокойно дождалась агонии, продолжая смаковать бургундское.
Когда Виктор окончательно успокоился, откинувшись на спинку дивана,
она запустила руку в карман его брюк и достала ключи от письменного стола.
В ящике стола ее заинтересовала аудиокассета, завернутая в полиэтилен.
Вырубив бездарную обработку Моцарта, она поставила кассету и
устроилась в кресле. Казалось, труп хозяина квартиры ее совсем не
беспокоит. Труп остывал у нее за спиной, а голос Виктора жил еще сорок пять
минут, взволнованный и грустный. Потом запел Кобейн, вызвав ухмылку на лице
гостьи.
Звуковое письмо она стерла, оставив только две первые фразы: "Я в
отчаянии, Люда! Люда, я в отчаянии!"


***

"Скитания окончены. Бродяжка угомонилась, обрела покой и тепло. А не
пойти ли на дно, к рыбкам?"
Пираньи сгруппировались за стеклом аквариума, с надеждой поглядывая на
девушку, приблизившую к ним свое лицо. Вряд ли они были очарованы ее
египетским профилем, волной иссиня-черных волос, голубыми глазами, а тем
более - мыслями.
С виду безобидные рыбки, если не считать вездесущего одноглазого
самца, да и он не внушает страха. А попробуй сунуть им палец!
- Ваш кофе, Аида.
Новая официантка Люда никак не может перейти с ней на "ты".
Провинциальный синдром. А сама-то она разве не из провинции? Не из
жуткого захолустья на краю земли, то бишь на границе с Китаем? Первые
двенадцать лет жизни в этой дыре ей показались адом. Вот и пошла она по
миру Целых десять лет понадобилось бродяжке, чтобы наконец угомониться,
обрести свой угол. "Углом"
Аида называла пятикомнатную квартиру на Фурштадтской. Уже больше года
она жила в Санкт-Петербурге и считала его своей настоящей родиной. По
крайней мере, здесь родился ее прадед и здесь умерла прабабушка...