"Виталий Ковалев(art333). Любовь, любовь, любовь..." - читать интересную книгу автора

Виталий Васильевич Ковалев


Любовь, любовь, любовь...

В кукольном спектакле "Необыкновенный концерт" Сергея Образцова есть
такая сцена. После французской песни появляется конферансье и произносит:
"Да... любовь, любовь, любовь! Эти три понятия..." Мне эта фраза всегда
очень нравилась. Хочу предложить несколько жизненных набросков на эту тему.

Учитель

В детстве я не подозревал о существовании латышей, и один из
приходивших в наш дом гостей заинтересовал меня тем, что говорил на
непонятном языке. Одно слово он произносил особенно часто - paldies (лат.
спасибо), вот так - дядя Paldies я и стал его звать. Он охотно откликался.
Он был единственным из гостей, кто меня замечал, играл со мной. А ещё он
рисовал в моём альбоме то, что я просил. Иногда он брал мою руку, держащую
фломастер, и начинал рисовать моей рукой. Так мы рисовали вместе. При
встрече этот удивительный человек протягивал мне руку для пожатия. Мне это
нравилось. Рука была у него большая, тёплая и сильная.
Так случилось, что много лет мы не виделись. За это время я поступил в
художественную школу, и, когда был в 9 классе, мой отец решил, что мне не
помешает дополнительно поучиться у мастера. Он дал мне адрес мастерской
своего друга, и я отправился в мастерскую профессора Академии художеств. Да,
это был именно он, мой друг из детства. Я с удивлением обнаружил, что он
такой же старый, высокий, с прямой спиной и пристальным взглядом из-под
белых бровей. Он посмотрел мои рисунки, помрачнел и процедил: "Ты не умеешь
рисовать! Посмотри, как ты рисуешь глаз! Глаз - это шар, его обтягивают
веки, у глаза есть два уголка, надо знать, как они устроены. Посмотри, как
ты рисуешь нос! Нос строится из плоскостей, где они? А губы! Где плоскости?
В общем, приходи ко мне через каждые два дня и...держись!"
Начались занятия, он заставлял меня рисовать отдельные части лица, ухо,
руки. Он кричал, чертыхался, срывал лист с моего мольберта, садился на моё
место и показывал, как надо это делать, потом снова сажал меня и давал
задание. У него была манера отмечать конец занятия хлопком в ладоши. Причём
хлопал он за моей спиной, и всегда так неожиданно, что я подскакивал и едва
не ронял карандаш. Это он? Тот самый человек? Я его не узнавал. Уходя от
него, я скрипел зубами от злости. От урока к уроку я ненавидел учителя всё
больше. Однако вскоре с удивлением обнаружил, что стал рисовать лучше и
впервые получил пятёрку по рисованию за полугодие. "Семь потов я с тебя
согнал", - говорил он потом довольно.
В Академии он преподавал мне целых шесть лет, и был он самым строгим из
всех учителей.
После Академии наши пути то пересекались, то расходились. И вот они
пересеклись в последний раз. Однажды я узнал, что у него инсульт и что он
безнадёжен. Вечером поехал в больницу. Когда вошёл в палату номер 13, то
сразу понял, что надежды нет. Здесь лежали умирающие, причём и мужчины, и
женщины в одной палате. Все они были без сознания, неподвижны. Он лежал в
кровати у окна, без сознания, тело его онемело, за исключением правой руки.