"Василий Павлович Козаченко. "Молния" (Повесть про войну)" - читать интересную книгу автора

стеной. И ни одного слова правды о том, что происходит во всем
перекореженном свете! Только свист ветра в оборванных проводах, свисающих
с покосившихся, вывороченных из земли телеграфных столбов.
Конец ноября сорок первого года. Очень короткий день, очень долгая и
глухая ночь. И время самое глухое, самая глухая ночь гитлеровской
оккупации на Правобережье. Ночь, в которую не по себе бывало и не таким
людям, как Савка Горобец.
Ни десять километров, которые одолел он часа за два нетвердыми своими
ногами, ни крепчавший с каждой минутой мороз так и не протрезвили Савку.
Хмель накатывал на него волнами. В голове то совсем затуманивалось, то
вдруг прояснялось. Каждая новая волна смывала, уносила куда-то отрывочные,
не связанные друг с другом клочки мыслей и приносила вместо них другие,
такие же беспорядочные и быстротечные.
И только одна мысль твердо держалась в голове, всякий раз упрямо
выныривая из мутных волн. То, что лежало на сердце, не давало ее смыть,
грело грудь, будоражило все его существо.
Утирая рукавом взмокший лоб, размазывая соленый пот по всему лицу,
Савка стоял, глубоко вдыхая холодный воздух, впиваясь глазами в темноту и
на все лады поворачивая в голове одну неотвязную и окрыляющую мысль: "Они
там все... не знают ничего... ничего... А я знаю..."
Кто это "все" - Савка представлял себе довольнотаки туманно.
Еще, наверно, не было и семи часов вечера, но во всем большом селе
тускло просвечивал, - должно быть, из неплотно занавешенного окна -
один-единственный огонек. Да и тот был чуть виден. И все же цепкий Савкин
взгляд нащупал, вырвал его из темноты и уже не отрывался от него.
Глубоко надвинув на лоб солдатскую, с переломанным лаковым козырьком
фуражку, Савка набрал полную грудь морозного воздуха и, не задумываясь над
тем, что это за окно и чья это хата (ему сейчас море было по колено!),
качнулся на шатких ногах, зачем-то широко распластал руки и кинулся вниз,
к плотине, прямо на тот далекий, подслеповатый и неверный огонек.


2


Внизу, на плотине, огонек исчез. Савка перепрыгнул через канаву,
выбрался картофельным полем на улицу, постоял у чьего-то плетня, подождал
и снова пошел наугад, в ту сторону, где, как ему казалось, должен быть
свет.
Чутье не подвело и на этот раз. Длинная извилистая улочка вывела его на
небольшую площадь. Посреди этой площади Савка мысленно видел колодец с
потемневшим срубом и высоким журавлем? Слева должно быть приземистое
зданьице бакалейки, справа - сельсовет, по-теперешнему сельская управа, а
прямо, подмигивая Савке пробивающимся сквозь реденькую занавеску желтым
светом, висело в темноте окно.
Когда Савка, по деревенскому обычаю не стуча, подергал и отворил
незапертые двери сначала в сенцы, а потом и в хату, свет ему после темной
ночи показался таким ярким, что его даже ослепило, хотя горели там две
обычные керосиновые лампы. Время от времени они потрескивали, потому что
за неимением керосина заправлены были присыпанным солью немецким бензином.