"Василий Павлович Козаченко. Белое пятно (Повесть про войну)" - читать интересную книгу автора

опрокинутая обгоревшая машина, и вчерашний (или, вернее, сегодняшний)
далекий пожар!
И вместо того чтобы впасть в отчаяние от этого ужасного соседства, да и
вообще от положения, в котором я оказался, я вдруг нежданно-негаданно
ощущаю острый прилив бодрости. А на душе от этого становится яснее и
надежнее... Вот тебе и глухая степь... Вот тебе и окрестят ее молниями...
Положение мое, однако, все же безвыходное. И как только я попал в эту
вонючую коноплю?
Никто, конечно, не смог ответить на мой вопрос. Даже и потом, через
двадцать пять лет.
Неверный расчет маршрута? Сбились с курса во время обстрелов?
Повреждены зенитками приборы? Или же и в самом деле не хватило времени, не
выдержали нервы штурмана, и он, чтобы успеть возвратиться через фронт
затемно, выбросил нас в спешке где пришлось?
Кто знает! Тайна эта так и останется нераскрытой. Ибо в тот же
предрассветный час, быть может, даже именно в те минуты, когда я
пробирался к своей конопле, на аэродроме с нашего самолета приняли
последний сигнал.
Где-то в районе Запорожья попал он под плотный огонь зенитных батарей,
был подбит, загорелся, и экипаж - летчик и штурман-радист - погиб.
Лежу в соседстве с мертвым гитлеровским ефрейтором. Положение
складывается довольно трудное. Ведь если кто-то пристроил здесь этого
укокошенного гитлеровца, да еще и дерюжкой прикрыл, так должен за ним
явиться. Неизвестно когда, в любую минуту.
Взвесив все это, принимаю единственно возможное в этих обстоятельствах
решение: оставаться в конопле, лежать тихо и наблюдать. И ежели эти
наблюдения не подскажут иного выхода, пересидеть в конопле до следующей
ночи.
План не хуже и не лучше всякого другого. Но... что, если явятся за
ефрейтором немцы? И если с ними будет еще и собака? Можно, правда,
понадеяться на эту удушливую коноплю, острый, невыносимо острый запах
которой станет для меня спасением. Однако лучше уж приготовиться к
худшему. И я, пока вокруг тишина и безлюдье, устраиваюсь поудобнее. Под
руку пистолет, перед самым лицом автомат, ослабляю пояс, поудобнее
прикрепив на нем гранаты в расстегнутом подсумке. Потом, не снимая с плеч
мешка, достаю бутерброд из "энзе"
к принимаюсь завтракать, не обращая внимания на соседа.
А тем временем из-за хлевушка-развалюшки, из-за крутого, седого от
полыни и чабреца бугра выкатывается красное заспанное солнце.
С первыми лучами сразу же, словно по команде, начинается в селе
какое-то движение, возникают явные признаки жизни. Конечно же ке полные,
не те характерные для летнего сельского утра, к которым я привык. Ни лая
собак, ни мычания коров, ни веселой переклички голосов, ни даже куриного
кудахтанья пли пения петухов я не слышу. Хотя, правда, и странно было бы
услышать такое в конце второго года оккупации... Вместо всего этого где-то
там, в глубине улицы, гулкий, неожиданный удар: дверь хлопнула, свалился
ли какой-то столб пли ударили топором по бревну, кто ж его знает! Затем
послышался скрип. И теперь уже наверняка можно было сказать, что это
колодезный журавль, потому что сразу после этого звонко брякнуло ведро.
Донеслись приглушенные человеческие голоса. Раздались частые-частые удары