"Василий Павлович Козаченко. Белое пятно (Повесть про войну)" - читать интересную книгу автора

- Мне некуда идти. Я действительно советский парашютист, и вы обязаны
мне помочь.
- Мы ничего не знаем и знать не хотим, - как-то глуповато тянул
одноглазый. - Чего вы к нам пристаете?
Полиция и жандармерия запретили нам впускать в хагу незнакомых людей и
выходить на улицу от заката и дэ восхода солнца. Они, когда ворвутся,
будут стрелять без предупреждения. Мы ничего плохого не делаем. Нас не за
что стрелять. Мы ничего не слыхали, ничего не знаем и знать не хотим.
Мать все еще молчала, спокойно, без особого любопытства, но внимательно
рассматривала меня. Одноглазый говорил приглушенно, неторопливо, как-то
заученно.
А единственный глаз его словно бы рос и наливался все большей тревогой.
Мне только теперь стало по-настоящему жутко. Охватили неуверенность,
непонятное подозрение.
- Слушайте, - предупредил на всякий случай. - Я тут не один. Мои
товарищи здесь... неподалеку. Они знают, что я зашел в вашу хату. И если
вы меня... если со мной что-нибудь случится, они безжалостно покарают вас
как предателей. Кроме того, уже скоро здесь и вообще будут наши. Они тоже
будут знать, как вы принимали советских парашютистов. Мне крайне
необходима ваша помощь. Слушайте...
- Чего вы от нас хотите! Мы боимся, - продолжал одноглазый, сердито
сверля меня круглым глазом.
И тут вдруг порывисто, по-молодому поднялась со скамьи старуха.
- Подожди, Микита, помолчи, - властно приказала она.
Стояла против меня, высокая, стройная. Лицо ее вдруг удивительно
изменилось. Исчезло, словно его и вовсе не было, выражение
спокойно-равнодушного любопытства.
Вместо него сверкнуло во взгляде что-то сосредоточенное и решительное.
Это грубоватое, обветренное крестьянское лицо показалось мне вдруг не
только мужественным, но и красивым.
Перемена эта произошла так внезапно, что я и сам невольно умолк и даже
смутился.
- Подожди, Микита, - повторила старуха ровно, однако безапелляционным
тоном. - Помолчи. А ты, хлопче, - обратилась она ко мне, - нас не пугай.
Пуганые...
Есть кому пугать, благодарение богу, и без тебя. Лучше послушай меня...
Если ты и в самом деле наш человек, поверь нам и не бойся... А если ты...
паскуда какая, все равно терять мне нечего. Нажилась, слава тебе господи!
Если же ты в самом деле, как говоришь, свой и оттуда, буду тогда,
сколько жить придется, проклинать себя за то, что своего родного человека
не поддержала, бросила на произвол судьбы. Мне тогда и жизнь такая не в
жизнь!..
Говорила она отрывисто, но явно в глубине души волнуясь. А голос был
ровным, звучал властно:
- Говори, чего тебе нужно. Поможем всем, что только будет в наших силах.
Смотрела, пронизывая меня острым, молодым взглядом, и я просто не
узнавал в ней той забитой, измученной женщины, которую видел минутой
раньше. Ни тени страха, ни следа забитости. И сын тоже... Сидел, так и не
поднимаясь со стульчика, переводил взгляд с меня на мать, с матери на меня
и... смотрел ясно, умно, а лицо, сухощавое и болезненное, стало