"Михаил Эммануилович Козаков. Полтора-Хама " - читать интересную книгу автора

требовавшего ласки, в которой ему было отказано ее, Нюточкиной, жизнью...
Вечер черный, пахучий и дурманящий, как тягучая расслабляющая брага, -
и уходит все реальное из памяти, и отбегает далеко вглубь отогнанное,
расслабленное сознание.
- Юзик! Ах, какой вы смешной и хороший, Юзик!...
Она берет его руку и прикладывает к своей груди, и тонкие чужие пальцы
нежно гладят ее.
Черный вечер как-то по-особенному вдруг надвигается на крыльцо, он
шагает уже прямо на него, превращается внезапно в громоздкий, массивный
силуэт - и знакомый басящий голос падает на притихшее крыльцо:
- Добрый вечер, Анна Сидоровна. Разрешите пройти...
На ступеньку опустилась тяжелая нога военрука Стародубского.
Юзя поспешно встал и пропустил его в коридор. Военрук зажег спичку и,
обернувшись на ходу, посмотрел на юношу.
Поднялась с крыльца и Нюточка. Она неожиданно устыдилась того, что
кто-то чужой и всегда неприветливый, вероятно, увидел, как близко друг к
другу сидели они здесь, что он заметил, с какой неестественной поспешностью
вскочил при его приближении Юзя, до того обнимавший ее плечи... И имеете со
стыдом пришло вдруг то, что сама ощутила как отрезвление, потому что глаза
вспомнили теперь хилое, болезненное лицо Юзи, а руки словно вновь ощутили
брезгливо холодные потные ладони, которые так легко (этого всегда боялась)
могли передать и ей безжалостный туберкулез.
В эту минуту юноша стал противен ей, раздражала даже кротость, с какой
он смотрел в ее лицо. Нюточка, не протягивая руки, громко сказала:
- До свиданья, Юзик. Мне нужно уже уходить. Прощайте, милый Юзик...
- Вы не сердитесь? - хотел он спросить, но она была уже за дверью.
Он поднял с крыльца свою сучковатую дубинку, застегнул наглухо пиджачок
и медленно свернул к переулочку, в конце которого находился его дом.
В коридоре Нюточка на минуту задержалась, проверяя запоры, и она
слышала, как вдалеке захлебывался от приступа протяжного кашля чахоточный
Юзя.
Стало жаль его и, как всегда, стало жаль и себя самое, и, когда
очутилась в своей комнате, не смогла уже сдержать своих слез, почти
истерического плача.
Неожиданно кто-то приоткрыл из передней дверь в комнату, остановился на
пороге и насмешливо, грубо сказал - такое, что сразу и не поняла:
- Ух, разлив какой! Жидкости-то сколько. Фаллопиевы трубы лопнули - что
ли, барышня?... Мешаете спать!
И Полтора-Героя тотчас же вышел, с силой прихлопнув дверь. Нюточка
заметила, что он был пьян.
Вначале не поняла: фаллопиевы трубы?... Но вскоре расспросила кое-где -
и тогда назвала в душе военрука "циником и животным".
И окрестила по-своему - Полтора-Хама ...

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Семья Сыроколотовых

После этого случая Нюточка избегала встреч с военруком Стародубским:
думала, что, даже будучи трезвым, он обязательно вновь нагрубит, вновь
оскорбит ее девичье самолюбие. Но Стародубский, казалось, забыл о своем
пьяном выкрике. По-прежнему он с сухой учтивостью раскланивался с девушкой,