"Михаил Эммануилович Козаков. Полтора-Хама " - читать интересную книгу автора

почти ни о чем с ней не говорил, и после каждой встречи с ним Нюточка
мало-помалу и сама начинала забывать недавнее происшествие. А встречаться
приходилось каждый день - за обедом.
На первых порах и сама Нюточка, и старики Сыроколотовы, выходя к обеду,
надевали платье получше, поопрятней, к чему, сознавали, обязывало их
присутствие в доме чужого человека - бывшего армейского капитана (это
последнее обстоятельство в глазах Сыроколотовых имело немаловажное
значение). Но когда обжились - все почувствовали себя свободней. Идя к
столу, Нюточка не пудрила уже потного носика, ни крошечного подбородка, чуть
раздавленного пухлой ямочкой, не подбирала "невидимкой", как делала на
службе, смятую паутинку своих рыженьких волос, сползших к щекам.
И военрук сбрасывал теперь свой казенный китель и облачался в синюю
косоворотку с распахнутым воротом, открывавшим шею и часть груди.
Сидя за обедом напротив него, Нюточка видела всегда, как вьются на
твердой груди Полтора-Хама густые, как шерсть, черные волосы, подставившие
свой клинышек под самое горло. И казалось тогда: жесткой, мохнатой суконкой
оброс Полтора-Хама .
...Рыжей смолой вскипает и плавится июньское солнце. Вот-вот расколется
камень, спичкой сгорит изнуренное дерево, клейкой под ногами человека станет
горячая земля.
- Африка! - тяжело дышит старик Сыроколотов. - Не приспособлен я,
ей-богу!... Давно не помню такого.
На его лице, на побагровевшей вздутой шее - как на сыром полене,
брошенном в жаркую печь, - пузырятся крупные обвислые капли пота. Длинный -
огурцом - прыщеватый нос громко сопит, и тихо колышется оттого выглядывающий
оттуда кустик полуседых-полурыжих еще, мокрых волос.
И таким же мокрым, слоистым глазом Сидор Африканович подмигивает своему
соседу - военруку:
- Ан-ну, Платон Сергеич?... Что делается, что делается... Товарищам-то
нашим небесные силушки наперекор идут. Не подчиняются декретам там, наверху?
Хэ-хэ... Придвинь-ка сюда квасцу, Елизавета Игнатьевна!... Говорю, дождю б
пора, на корню так выжечь может: хлебушка народный пропадет. А?
За обедом говорят все мало, неохотно. Изредка только кто-нибудь
вмешается коротким словом в разговор Сидора Африкановича, и то не в ответ
ему, а - так, утомившись молчать за едой. И все время, пока сидят за столом,
так и ведет весь разговор один старик Сыроколотов: сам вопросы ставит, сам
же и отвечает на них.
- Не одна засуха бедой придет... А почему не грянуть различным
событиям, а? Всяко может.
Куриные косточки покорно похрустывали под его еще крепкими большими
зубами.
- И-и-е-ех, что может случиться! Что, Платон Сергеич, не правду я
говорю, а? Вот курочка... курочка-то вот разве знала, что с ней будет, а?
Знала? А вот пришла, например, Елизавета Игнатьевна, взяла курочку за
горлышко и - чик-чирик курочку!
На одну секунду по лицу Стародубского пробегает черствая ироническая
усмешка: - Как же это так - чик-чирик?
- Как? Война!
- Ерунда! - уже небрежно и вяло роняет Стародубский. - Не верю.
- Спорите? А еще военный человек! Война - по всему видно. Ей-богу,