"Григорий Козинцев. Наш современник Вильям Шекспир" - читать интересную книгу автора

же образом осмеяно богослужение в "Воскресении" или опера в "Войне и мире":
"На сцене были ровные доски посередине, с боков стояли крашеные
картины, изображающие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В
середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень
толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к
которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что-то. Когда они
кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней
подошел мужчина в шелковых в обтяжку панталонах на толстых ногах, с пером и
кинжалом и стал петь и разводить руками".
Сатирическая цель очевидна, и мысль выражена ясно: только в обществе
тунеядцев подобное искусство может считаться нужным людям, на деле - это
даже не искусство, а какое-то бессмысленное зрелище. В этом и заключается
прием, с помощью которого пародируется все происходившее на сцене. Автор
тщательно перечисляет материалы, из которых изготовлены костюмы и декорации,
внешность и жесты актеров. Забывает он только музыку. Но именно она - основа
этого рода искусства, дающая всему смысл и жизнь.
Стоило только заткнуть уши, певцы и танцоры сразу же превратились в
ряженых бездельников, глупо раскрывающих рты, разводящих почему-то руками и
бессмысленно перебирающих ногами. Искусство исчезло - остался крашеный
картон, толстая девица, мужчина в нелепой шляпе с пером и будочка суфлера.
Так же поступил Толстой, пересказывая "Короля Лира". Языком описи он
перечислил метафоры и гиперболы; подробно изложив внешнее действие, он
пропустил все, дающее смысл сцене; исчезли мысли и чувства людей, остались
лишь слова и события. Слова поэзии, пересказанные прозой, потеряли смысл, а
событие стало происшествием, и притом неправдоподобным.
Писатель, прекрасно понимающий музыку, прикидывался глухим, лишь бы
доказать, что искусство, лишенное религиозно-нравственной идеи, не нужно
людям. В период страстного увлечения этой идеей Толстой сравнивал человека,
сочиняющего стихи, с пахарем, который решил бы идти за сохой, пританцовывая.
В ту пору поэзия представлялась писателю лишь безнравственным баловством. С
таких же позиций было изложено и содержание "Короля Лира". За пределами
изложения оказалась поэзия. Остались лишь ужимки танцора, пробующего пахать.
Изъявление любви к отцу не должно было определить меру наследства,
отданного каждой из дочерей. Шекспир не скупится на подробности, лишь бы
пояснить: раздел владений уже закончен и сделано это задолго до начала
дворцового торжества. Сцена с наследницами - заключительная церемония.
Глостер, встретивший Кента, идущего на торжества, говорит ему:
- Части так выравнены, что при самом внимательном разборе нельзя
сказать, какая лучше.
Хотя Лир и предлагает Корделии так рассказать о своей любви, чтобы ее
слова побудили его наградить любимую дочь "долей обширнее, чем сестрины", но
обращение это нельзя понимать буквально; известно, что две из частей уже
отданы старшим наследницам, каким же образом ответ Корделии может ей
доставить лучшую долю?..
Раздел определился не ответами наследниц, а соображениями совсем иного
порядка. В начале церемонии Лир обращается не к дочерям, а к их мужьям:

Сын Корнуэль наш и ты, любимый столь же
Сын Ольбани, сейчас мы огласим,
Что мы даем за дочерьми, чтоб ныне